* * *
На следующий день с утра профессор и Юра предприняли попытку отыскать тело Королевича. Если он действительно утонул, тело должно было всплыть…
Утро было хмурым. Над Прекрасной долиной нависли тяжелые, пропитанные влагой тучи.
— Дождь, наверное, скоро будет, — заметил Горчицкий. — Может, не ходить?
— Не сахарные, — возразил Юра. Загадка исчезновения Королевича не давала ему покоя. Если бы они обнаружили труп сыщика — это бы кое-что, возможно, прояснило!
— Промокнем… — вздохнул профессор.
— Промокнем — вернемся и посушимся. Да и не факт, что промокнем. Когда еще польет! Дождь, может, к вечеру только соберется.
— Ну как знаете… Я готов.
Они прошли вниз по течению реки, осматривая берега. Рассчитывая, что, может быть, тело утопленника зацепилось где-нибудь за корягу или его прибило течением к берегу.
Так они дошли до того самого места, где вода уходила вниз, скрываясь в толще горного массива, и становилась подземной рекой. Здесь начинались пещеры…
Некоторое время можно было еще продвигаться вперед под естественными сводами пещеры — и даже идти в полный рост.
— Смотрите! — вдруг прошептал профессор, указывая куда-то наверх.
Юра задрал голову. На скале, нависшей над водой, ясно были видны какие-то изображения.
— Ну-ка посветите фонариком! — попросил Ростовского профессор.
Тот направил луч фонаря на неровную, шероховатую поверхность скалы.
— Юра, я вас поздравляю! Вас, себя и всю науку в моем лице! — торжественно произнес профессор.
— Ну что такое?
— Это самые настоящие наскальные рисунки!
Профессор огляделся по сторонам:
— Обратите внимание на эту площадку! — обронил он.
Юра обратил…
Узкое ущелье, по которому они шли, действительно, выходило на небольшую круглую площадку.
— Вы понимаете, Юрочка?
— И что я должен понимать?
— Эта площадка вполне может служить местом для сборищ… Ритуальных, например… Ведь наскальные рисунки часто носят именно ритуальный характер!
— Сборищ кого?
— Эти изображения… — продолжал профессор, по-видимому, пропустив Юрин вопрос мимо ушей и увлеченно вглядываясь в рисунки на скале. — Возможно, они недавнего происхождения!
— Так, на скалах же эти… только древние люди рисовали, — заметил милиционер.
— Необязательно, что древние…
— То есть?
— Если сознание на примитивном уровне, то такой способ самовыражения вполне… В общем, это все вполне возможно! Я видел, например, в Африке наскальные рисунки животных племени Бхаванга Банга — фламинго, жирафы, буйвол…
— Что за племя такое? Вымершее?
— Да в том-то и дело, что нет. Реально существующее. Когда мы спросили местных охотников, знают ли они, кто это нарисовал, они так и ответили: «Бхаванга Банга!»
— Бхаванга Банга, Мумба-Юмба… — пробормотал милиционер. — А здесь-то кто нарисован? — поинтересовался Юра, тоже вглядываясь в рисунки. — Каракули какие-то… На фламинго не похоже. Правда, я этих фламинго и не видел никогда…
— Ах, ах… — вдруг разахался профессор. — Смотрите, голубчик! Удивительно! Такое ощущение, что это — пусть неуклюже, не слишком искусно, — но это изображены обыкновенные домашние животные!
— Да?
— А вот и люди…
— Какие-то они странные… — заметил Юра, еще пристальней вглядываясь в «каракули» на скале. — Мужики, что ли?
— Да, присутствуют фаллические признаки… Несомненно. Это, кстати, тоже характерно именно для ритуальных изображений.
— А что еще характерно для ритуальных изображений? И вообще… Чем это все нарисовано? — вдруг подозрительно поинтересовался участковый. — Уж не краска ли, извините, производства Ярославского лакокрасочного завода?
— Сейчас посмотрим…
И профессор внимательно, достав лупу из кармана, стал изучать рисунки.
— Поглядим-поглядим… Может, это глина? — пробормотал он.
— Глина?
— Нет, не глина… Скорее всего, это какой-то темный порошок… Природного происхождения.
— Какой еще порошок?
— Ну, например, некоторые дикие племена извлекают такой порошок из грибов-дождевиков, чтобы раскрашивать свои боевые щиты.
— А это что? — Юра вытаращил глаза. — Что это тут, елы-палы, нарисовано?
— Где? — Профессор близоруко прищурился. — Ах, вы про этот рисунок…
— Это что же он такое делает, тип этот?
— Что делает? — Профессор задумчиво наклонил голову набок, разглядывая рисунок на скале. — На мой взгляд, этот тип… точнее сказать, это существо терзает свою жертву. Обедает, так сказать!
— Чего-чего?
— Да, да. Несомненно! — Профессор прищурился, вглядываясь в наскальное изображение. — Сцена весьма недвусмысленна.
— Чего?!
— Я говорю, нет сомнений, Юрочка: здесь изображен акт каннибализма.
— Канниба… Что?
— Людоедства, Юрочка!
— Вот ведь чертовня какая…
Ростовский, поеживаясь, оглядел пещерные своды, окружавшие площадку.
— А как вы думаете, это…
— Вас волнует, отражает ли это примитивное искусство действительность? Или это вымышленная — другая — реальность?
— Вот-вот! Это я бы очень хотел понять.
— Я думаю… Видите ли, для примитивного мышления характерна все-таки детская непосредственность. Что вижу, так сказать, то и рисую, так сказать.
— Вот оно что…
— Знаете ли, как у представителей наших малых народов, например: чукчей, эвенков… Что вижу, о том и пою. Вот, мол, еду, кругом снег, сейчас поймаю кого-нибудь и…
— И съем!
— Вот-вот.
— Так, значит? О чем подумал, то и нарисовал? Мечту о сытном обеде, например?
— Как вы сказали? — повысил голос профессор. — Говорите громче, Юрочка, — я вас что-то плохо слышу!
— Говорю, изобразили мечту о сытном обеде!
— А-а-а.
— А что это вы вдруг стали плохо слышать?
— Что вы говорите, Юрочка? Говорите громче, а то шум воды все забивает.
— Шум воды? — Ростовский тоже повысил голос, почти переходя на крик.
— Ну да! Слышите, как река шумит?!
— А ведь еще недавно нам не приходилось кричать! Мы говорили нормальными голосами, профессор. Откуда этот шум?
— Откуда, откуда… От реки, разумеется!
