Книга Тайное сокровище Айвазовского - Юлия Алейникова

Вечер закончился отвратительно. Едва дверь за гостями закрылась, Маша пожелала Никите спокойной ночи и ушла к себе в комнату.

Он вертелся на диване без сна, не зная, чем себя занять, и все время прислушиваясь к звукам из соседней комнаты.

Когда его деда обвиняли в совершении двух убийств, он был возмущен, разгневан, зол, но все же дед есть дед. Они не были так уж близки. Дед в его глазах оставался замкнутым, добрым, но каким-то отрешенным. Он никогда не играл с маленьким Никитой, изредка читал ему книги, но все время выбирал или Чуковского, или что-то совсем уж взрослое, «Записки охотника», например. Мог погладить по голове, рассеянно спросить, как дела в школе, но глубокой искренней дружбы между ними не было.

А вот для Маши бабушка была всем, она одна заменила ей семью. И такие нешуточные обвинения должны были стать для нее настоящим потрясением. Даже сложно себе представить, что сейчас творится в ее душе.

Никита взглянул на фотографии на тумбочке. Маша с родителями, родители вдвоем. А вот и бабушка Вера Григорьевна. Правильные черты лица, открытый взгляд, строгий и даже холодный. Здесь она еще молодая, не больше сорока. Решительная женщина, волевая, и лицо приятное. Такая могла пережить смерть дочери, поднять на ноги внучку, а вот убить? Не верится. Он перевел взгляд на другой снимок. Здесь Вера Григорьевна была с Машей — лицо мягче, выражение глаз нежнее, любящая бабушка. Как можно ее подозревать в убийстве?

Никита тяжело вздохнул и попробовал подняться. Слегка мутило, но за сутки лежания стало все-таки гораздо лучше.

Осторожно, по стеночке отправился в соседнюю комнату. Что ей сказать? Поделиться собственными переживаниями? Посочувствовать? Подбодрить? Перед глазами стояла сердитая Маша, глядящая на него с укоризной, словно это он, Никита, а не дед посмел обвинить ее бабушку в убийстве. А вдруг наговорит гадостей или вообще выставит на улицу? Да нет, это все мелочи. А вот если ей сейчас видеть других тошно, особенно его?

Он уже собрался вернуться на диван, когда услышал тихий всхлип. Этого терпеть он никак не мог. Всю жизнь не переносил женских слез, потому и научился виртуозно обходиться с женщинами. Никита приоткрыл дверь.

Маша сидела на кушетке спиной к двери, обняв колени, и едва заметно вздрагивала. Перед ней лежал раскрытый фотоальбом.

Как, должно быть, страшно ей жить на свете. Совершенно одна — ни родителей, ни братьев, ни сестер, ни мужа, ни ребенка. Вообще никого. Ей даже пожаловаться некому, не с кем поделиться, не к кому обратиться за помощью и поддержкой.

Заболела, потеряла работу, бросил любимый — и никого рядом! На Никиту накатила такая волна жалости, что он чуть не задохнулся. Ему ужасно, до боли захотелось защитить ее, утешить. Сказать, что она всегда может на него рассчитывать, что бы ни случилось, что теперь она не одна. В конце концов, он перед ней в долгу. Точнее, его дед, а теперь, значит, по наследству он.

Он вошел в комнату, сел рядом с Машей на кушетку и решительно ее обнял.

— Ты что? — Она отшатнулась и поспешно вытерла глаза.

— Ничего. Просто хочу, чтобы ты знала — я теперь с тобой. Всегда. Не дам в обиду и вообще. — Слова звучали глупо, как-то фальшиво. Никита снова смутился.

Маша смотрела на него настороженно, с холодным недоумением.

И тогда, чтобы выйти из неловкой ситуации, он взял и поцеловал ее.

Что он делает? Что она делает? Она что, с ума сошла от одиночества? Остановиться. Немедленно! Зачем она отвечает на поцелуй? Оттолкнуть и выгнать вон.

Она все больше растворялась в поцелуе. Так тепло, уютно и надежно ей давно уже не было. Хотелось плыть на этих жарких убаюкивающих волнах все дальше и дальше, и будь что будет.

И неизвестно, как далеко бы они уплыли, если бы Никита не был так слаб. Федор как в воду глядел, когда сказал, что домогательств Маше опасаться нечего. Она улыбнулась этим словам, тихонько лежа под мышкой у спящего Никиты.

Он беззаботно сопел, прижав к себе Машу, а вот ей не спалось. Как им теперь быть? Что будет утром? Как себя вести — как будто ничего не было, а ведь это так и есть, или понимать сегодняшний поцелуй как начало романа?

Ужасно хотелось с кем-нибудь посоветоваться. Но, во-первых, среди ночи это в принципе невозможно, а во-вторых, не с кем ей советоваться. Нет у нее таких близких задушевных подруг. Разве что с Федькой. От этой идеи Маша едва не прыснула. Пусть, в самом деле, Никита решает, он начал, ему теперь и выкручиваться. Беспокойство ушло, и она заснула безмятежным сном.

Никита проснулся в прекрасном настроении. Голова не кружилась, не болела, вот только рука немного онемела.

Он открыл глаза, повернул голову глянуть, что давит на руку, и сладкую утреннюю истому как ветром сдуло. Когда первый приступ страха прошел, он еще раз взглянул на спящую Машу. Лицо ее было безмятежно, спала она тихо, как ребенок, даже дыхания не было слышно, и Никита вновь испытал приступ нежности. Значит, вчера он не ошибся. Поступил верно, по зову сердца. А раз так, то паниковать не из-за чего, все идет своим чередом. К чему приведет — пока не ясно, но чему быть, того не миновать.

Главное, что по морде ему вчера не дали и за дверь не выставили. Он нежно поцеловал Машу в лоб. Хотелось завтракать, а сам он был не в том состоянии, чтобы топать на кухню.

— Тебе уже лучше, а мне на работу надо, — сидя напротив Никиты с тарелкой, улыбалась Маша.

Он все еще не вставал и даже завтракал лежа на диване, с подносом, поставленным на грудь.