— Итак, Мэри Бернетт привезла дочку в Линкольншир. И как они жили потом?
— Не думаю, что мы когда-нибудь об этом узнаем. Единственное, что известно, — замужество Софии за Мэттью Фоксом. Он был мелким фермером. Угадайте, как они назвали своего сына?
— Неужели…
— Ага. Джозеф. А сын Джозефа Фокса стал очередным Мэттью Фоксом и закончил свои дни в начале двадцатого века управляющим имения Стамфордов. У этого Мэттью Фокса родился сын, Генри, который вырос с детьми Стамфордов. Они знали о чучеле птицы, которое Мэттью хранил в своем доме. Мэттью Фокс — тот старик, о кончине которого скорбит в своем письме Джон Стамфорд.
— Марта Стамфорд взяла птицу себе?
— Да. С Генри Фоксом, сыном того старика, ее уже связывали нежные чувства. Они выросли вместе. Это тот самый «юный Vulpes», упомянутый в конце письма.
— Юный Фокс… — Катя улыбнулась. — Полагаете, Джон Стамфорд был обеспокоен, что сестра может связать с ним жизнь?
— Трудно сказать. Непохоже, что в письме это замечание звучит неодобрительно.
— А что случилось после окончания войны?
— Марта вернула птицу. Когда отец умер, Генри Фокс находился во Франции, но птица по праву принадлежала ему. Вот почему она не попала на распродажу имущества из Олд-Мэнор. Генри и Марта поженились. После продажи дома она переехала в Корнуолл к кузену, и Генри там ее нашел. Как это ни парадоксально звучит, но им помогла война и последующее разорение Стамфордов. Иначе они бы не соединились.
Мы с Катей поразмышляли о капризах случая. Постепенно поля остались позади, и за окнами замелькала окраина города. Через несколько минут я остановил машину на улице с рядом симпатичных стандартных трехэтажных домиков в георгианском стиле, минутах в десяти ходьбы от центра.
— Приехали. Вот здесь закончили свой путь последние Стамфорды.
Перед домом на тротуаре стоял Берт Фокс, курил самокрутку. Погода вынудила его напялить на голову выцветшую бейсбольную кепку, а на плечи накинуть серое пальто странного покроя, под которым были видны его фирменная футболка и кожаный жилет. Расплющенный бейсболкой серебристый «хвостик» он спрятал под воротник пальто.
— Вот вышел покурить, — объяснил Берт, когда я познакомил его с Катей. — Мама не любит, когда я курю в доме. — Он уронил окурок на тротуар и прижал каблуком. Посмотрел на Катю: — Вам мама понравится. Она смешливая.
Мы вошли в дом. Холл просторный, но этого не чувствовалось по причине втиснутого туда множества предметов. Стойка для зонтиков у двери. Из нее торчали трости, старинные палки для ходьбы и два очень длинных африканских копья. Рядом небольшой стол, заставленный разнообразными вещицами. Сигарная коробка, пепельница с зажигалкой, фарфоровый кувшин, фотография в позолоченной рамке, фигурка верблюда из слоновой кости. Стены до самого верха увешаны акварелями, миниатюрами и фотографиями в рамках. Там присутствовали и два больших портрета, написанные маслом, аляповатые и грубые рядом с соседями, как океанский лайнер среди флотилии небольших яхт.
— Мама! — крикнул Фокс, закрывая за нами дверь. — Пришел Джон. Помнишь? Посмотреть птицу. И с ним приятельница.
Мы повесили куртки на трости и двинулись в гостиную, которая, как и холл, была забита вещами. Но здесь теснота была более гармоничной. В большом зеленом кресле, укрытая розовым пледом, сидела маленькая женщина. Та самая, которой было адресовано письмо Джона Стамфорда, ее брата. Именно это письмо впервые заставило меня поверить в существование птицы с острова Улиета. Марта Стамфорд была стара настолько, что никому не могло даже прийти в голову, что она до сих продолжает жить. Но эта женщина состарилась особым образом, превратившись в веселую смешливую пожилую даму. Все вокруг нее напоминало о другой эпохе, а она сама выглядела настолько живой, что невозможно было поверить, что эта дама танцевала и флиртовала с офицерами, приехавшими в отпуск во время противостояния у Иперна[13].
Марта приветствовала Катю кивком и вгляделась в ее лицо:
— Берт сказал, что вы из Швеции.
— Да. Из пригорода Стокгольма.
— Рада вас видеть. Думаю, наша зима не должна казаться вам особенно страшной. Она обратилась ко мне:
— Ну что, пришли посмотреть еще раз? Она скучная старая вещица, эта птица, но ее ценность меня не удивляет. У нас птицу всегда очень ценили. Понимаете, она много лет член нашей семьи.
Марта напомнила мне, что старый Мэттью Фокс считал птицу самым драгоценным сокровищем, принадлежащим его бабушке.
— Бабушке птица перешла от ее матери. А ей птицу подарил возлюбленный. Так по крайней мере утверждал Мэттью. Мы все считали это ужасно романтичным. Помню, старый Мэттью рассказывал мне, что, когда он был мальчиком, бабушка брала его за руку и водила показывать свои сокровища. А когда доходила до этой птицы, она всегда говорила, что это наследство от матери. И такую обычную птицу ее мать ценила выше всего, что имела, ведь это был подарок любимого человека. Помню, как Генри — это отец Берта — говорил, что птица ценная еще и потому, что ее привез капитан Кук. Но никто из нас никогда и не собирался продавать ее, потому что она являлась даром любви.
— А рисунки, мама? — произнес Берт Фокс. — Расскажи им о рисунках.
— Ах да. Генри нашел их вскоре после того, как мы поженились. Красивые такие. Все больше полевые цветы. Ну там разные колокольчики и всякие другие. Очень четкие, яркие. Милые вещицы. Генри вставил их в рамки и повесил на стены. Но когда мы переехали сюда, то здесь места не оказалось и рисунки продали семье, которая купила Олд-Мэнор. Генри, кажется, получил за них несколько фунтов.
Катя повернулась ко мне:
— Так, может, они до сих пор там?
Я отрицательно покачал головой и взглянул на Берта Фокса.
— Олд-Мэнор сгорел в войну, — сказал он. — Полагаю, вместе с рисунками.
— Милые, милые картинки, — продолжила его мать. — Даже красивее свежих живых цветов, бывало, говорила я… Но хватит вам меня слушать. Ведь вы пришли из-за птицы. Так поднимитесь наверх и посмотрите на нее.
Но у меня был еще вопрос.
— А вы знаете что-нибудь еще о прабабушке старого Мэттью, которой подарили птицу?
— О, это было слишком давно. Старому Мэттью, наверное, что-нибудь о ней рассказывали, но я не помню, чтобы он когда-то при мне это упоминал.
Берт Фокс тихо кашлянул.
— Наверное, она похоронена на церковном кладбище в Эйнзби. Не могу утверждать, поскольку в архивных записях пробел. В старой части кладбище заросло, но могилы по-прежнему там.
— Вы хотите сказать, что мы сумеем найти ее надгробие?
