"Какого черта он оказался под Воронежем? Сунулся в волгоградский поезд да еще с оружием?! Поехал в Москву! Привлек к себе внимание Комитета государственной безопасности…" Об этом следовало крепко подумать.
И все же сначала он набрал номер милиции аэропорта.
— Слушай, Желтов! Я ему не верю! Раскрути ты этого милиционера с кольцом!
— Клянется-божится…
— Врет он! Как он объяснил?
— Взял, потому что железка.
— Я не верю! Всё туфта. Народ у тебя задействован?
— И на водителей, и на подозрительных. "Серая куртка, дутая, на «молнии». Серые брюки в крупную клетку…"
— Народ знает?
— Знает. Только ведь тот мог и переодеться.
Им помешали. В дверях появился Картузов.
— Ты один? — Он сказал кому-то, кто шел сзади: — Идите сюда.
— Созвонимся… — Игумнов положил трубку.
Показался явно помолодевший директор ресторана. В камере с Гийо сползла полнота, бывший борец выглядел стройным, он, несомненно, за эти дни перешел в меньшую весовую категорию.
— Посидите несколько минут у начальника розыска, пока за вами придет машина… — Картузов держался обходительно, даже зависимо от Гийо. — Тут вам не будут мешать. Я сейчас приду.
— Только не служебную машину, — взмолился Гийо. — Такси.
— Сейчас пошлю за ним.
Гийо поздоровался с Игумновым за руку. У них не было взаимоотношений по службе: Игумнов и его люди не занимались ни расхитителями, ни взяточниками.
— Разреши, я позвоню. Чтобы жена не волновалась, — сказал Гийо.
Он набрал номер:
— Вот и я! — Гийо помолчал. — Слава Богу!
— Ты скоро? — по-видимому, спросила жена.
— Надеюсь, да. Дома обо всем поговорим.
Он положил трубку, обернулся к Игумнову.
— Опозорили. Не знаю, как на работе покажусь.
— Бывает!
Директор ресторана кивнул.
— Сигареты есть у тебя? — Он похлопал себя по пустым карманам.
— "Ява".
— Черт с ним!
Он закурил. Помолчал.
— Только с женой неудобно получилось. И с Наташей… — Наташа была его любовницей. — Мы на пару дней с одним приятелем из Гастрономторга и двумя девчонками рванули на Пицунду. Жена и Наташа, конечно, не знали. А Омельчук рассказал. Чтобы настроить их обеих против меня… Где же мужская солидарность?
Игумнов отделался безликой формулой:
— Все бывает.
— Не пойму, как Омельчуку-то стало известно… — Директор ресторана пребывал в растерянности. — Я на приятеля грешил. В Гастрономторге, там все они болтуны. А вышло наоборот. Он-то как раз молчал. Я признался — тогда Омельчук приказал его привести: "Прекрати и нас мучить, и себя! Рассказывай!" Я тоже говорю: "Оскар, они все знают!" А он: "Ты и признавайся! А меня с тобой не было!"
Гийо хотел развить тему, но Картузов из дверей уже манил его:
— Такси у подъезда.
— Ну, пока, начальник! — Гийо простился.
— Пока.
Игумнов по инерции несколько секунд думал еще о Гийо и его деле. Рисунок чужой оперативной манеры был ясен, словно Игумнов водил мокрыми пальцами по переводной картинке.
"Оскар из Гастрономторга и дал информацию. Но не нам! Кому-то повыше… А Омельчук только упрятал концы назад, в пряжу…"
Взгляд его упал на коробку под подоконником. Вид обворованного тайника направил мысли в прежнее русло.
"КГБ. Комитетчики знали про автоматчика. Возможно, даже следили за ним. Остроконь после волгоградского поезда никуда не поехал, стоял в полуэтаже, недалеко от служебного хода ресторана…"
Как профессионал, Игумнов всюду замечал неупрятанные концы чужой штопки.
"Майор Козлов был рядом с отделом незадолго до освобождения директора ресторана. Не пришел же он так просто, чтобы полюбоваться! Значит, что-то готовил. Итак, Комитет госбезопасности… А, кроме того, некто из Гастрономторга, связанный с рестораном…"
Это были их дела. Игумнова они не касались.
"Комитет заинтересовался проворовавшимися руководителями торговли…"
Он достал с полки телефонный справочник, нашел номер.
"Надо встретиться с Козловым. Черт возьми! Пусть он отвалит от меня. Я еще не коррумпирован. Качан тоже… Но какие у меня доказательства? Остроконь? Что я знаю о нем?"
— Игумнов, — позвонил дежурный. — У нас труп! В Нижних Котлах. Молодая женщина. Голая. Удавлена бюстгальтером. Управление уже выехало. Город тоже. Сейчас Картузов выезжает…
7
Врач-невропатолог, гулявший с собакой и первым обнаруживший труп, начинал объяснения одним и тем же:
— Я его зову: Тяпа, Тяпа!.. Он не подходит. Такая манера, на улице он весьма самостоятелен… Стоит и стоит у самых рельсов.
У невропатолога были большие, в тяжелой оправе очки, которые все сползали с плоского, украшенного горбинкой носа.
— Никого не видели рядом с трупом?
Он объяснил:
— Я не смотрю обычно. А сегодня мне еще в ночь на дежурство…
— "Не смотрю обычно…" — передразнил Омельчук.
Мысленно он находился в деле Гийо. Вокруг плелись интриги — Омельчук это чувствовал; но, поставив на высокое начальство, он до некоторой степени себя обезопасил.
"Дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут…"
— Вчера вы тоже тут гуляли?
— Тоже. Но Тяпа вчера вел себя хорошо, все время крутился вокруг меня. Когда большие собаки выходят, он обычно не убегает…
Интеллигентный старик не мог понять раздражения, которое его объяснения вызывают у всех этих оперативных уполномоченных и следователей. Доктор полагал, что он и Тяпа сильно облегчили им жизнь, разыскав страшную находку там, где ее не скоро бы заметили.
Толпа по обе стороны откоса росла. Было уже поздно, но люди все подходили. Оперативно-следственные группы были словно на сцене. На газеты, расстеленные следователем прокуратуры у кювета, внизу, сносили обнаруженные окурки, битое бутылочное стекло.
Труп перенесли в машину. Вокруг нее тоже толпились люди.
Игумнов видел убитую на месте обнаружения — спутанная шелковым бюстгальтером шея, вывалившийся язык. Кровоподтеки на маленькой полной груди.
Одежды не оказалось ни под трупом, ни в кювете. Только ношеная легкая туфля со стершимся фабричным знаком. Один из оперативников принес зацепившуюся за куст ярко-фиолетовую ленту.
— Бант. Наверное, ее?
Было ясно: труп привезен. Потерпевшая убита в другом месте. Дело отойдет к территориальной милиции.
