– Если ищете скидок, – советует Сэндвичдеффка, – есть славные в районе сайтов холодной войны, но цены там разумны, вероятно, ненадолго.
– Я подниму этот вопрос на следующем правлении. А пока, наверное, просто погляжу, что тут как.
Не сказать, что раён этот внушает. Если бы в Глубокой Паутине был свой Роберт Мозес, он бы заорал: «Сносите уже!» Разломанные остатки старых военных мощностей, команды давно деактивированы, как будто башни с передатчиками для контроля призрачного движения по-прежнему стоят на изготовку где-то вдали на мысах, в мирской тьме, разъеденные, неухоженные решетки ферм все заплетены лозами и листвой линялой ядовитой зелени, задействуют забытые тактические частоты для операций, заглохших ввиду прекращения финансирования… Ракеты, предназначенные для сбивания винтовых русских бомбардировщиков, так и не размещенные, валяются обычно кусками, словно обглоданные каким-то отчаянно нищим населением, что выходит наружу лишь в глухие ночные вахты. Гигантские ламповые компьютеры с полуакровыми опорными поверхностями, выпотрошенные, сплошь пустые розетки и разметанные провода. Замусоренные оперативные штабы, пластиковая деталировка расцвета шестидесятых раскрошилась и пожелтела, радарные консоли с круглыми экранами под капорами, столы по-прежнему оккупированы аватарами старшего командного состава перед мигающими картами секторов, вытянулись по струнке и покачиваются, словно загипнотизированные змеи, изображения искажены, парализованы, рассыпаются в прах.
Максин замечает, что одна из этих карт сконцентрирована на восточном Лонг-Айленде. Комната выглядит знакомо, аскетично и безжалостно. Навещает одно из тех ее подозрений-изгоев.
– Эрик, как нам попасть вот сюда?
Краткая чечетка по клавишам, и они внутри. Если это и не подземная комната, какие она видела в Монтоке, то сгодится. Призраки тут зримее. Висят слои табачного дыма, неперемешанные в безоконном пространстве. За радарными дисплеями присматривают чародеи слежения. Входят и выходят виртуальные мелкие сошки с планшетами и кофе. Дежурный офицер, птичкин полковник, озирает их так, словно собирается потребовать пароль. Возникает окно сообщения. «Доступ ограничен лицами с надлежащим допуском, прикомандированным к КВКО[92]от ООРВВС[93]Регион 7».
Аватар Эрика жмет плечами и улыбается. Душевная клякса у него пульсирует раскаленно-зеленым.
– Крипто здесь довольно олдскульное, я ща.
Экран заполняется лицом полковника, оно спорадически разламывается, смазывается, рассыпается на пиксели, его сдувает ветрами шума и забывчивости, хромыми ссылками, потерянными серверами. Голос его синтезировался несколько поколений назад и никогда не апгрейдился, движения губ не совпадают со словами, если их вообще когда-то синхронизировали. Сказать же ему есть вот что.
«Есть жуткая тюрьма, большинство информаторов предполагает, что находится она здесь, в США, хотя нам поступали данные от русских, где она не в свою пользу сравнивалась с худшими подразделениями Гулага. Называть их они, с классическим русским нежеланием, отказывались. Где бы ни была она, жестокая – слишком мягкое описание. Тебя убивают, но оставляют в живых. Милосердие там неведомо.
Предполагается, что это нечто вроде учебно-тренировочного лагеря для военных путешественников во времени. Путешествия во времени, как выясняется, не предназначены для гражданских туристов, нельзя просто влезть в машину, это нужно делать изнутри наружу, своими умом и телом, а навигация по Времени – дисциплина безжалостная. Она требует многих лет боли, тяжелого труда и утрат, а воздаяния там нет – ни чем-то, ни от чего-то.
Учитывая долгую подготовку, в программу предпочитают набирать детей, похищая их. Обычно это мальчики. Их забирают без их согласия и систематически перепрошивают. Их назначают в тайные кадровые штаты и отправляют на правительственные задания взад и вперед во Времени, с приказами создавать альтернативные истории, пользу от которых будут получать высшие эшелоны командования, отправившие их туда.
Им следует быть готовыми к крайним тяготам работы. Их морят голодом, избивают, содомизируют, оперируют без анестезии. Они больше никогда не видят своих родных или друзей. Если же такое случайно происходит, во время задания или просто как рутинное непредвиденное обстоятельство, постоянный приказ-инструкция для них – незамедлительно убивать любого, кто их узнает.
Считается, что приведены в действие стандартные стратегии отвлечения общественного внимания. Полезными отвлекающими нарративами для этого оказались похищения НЛО, исчезновения в исправительной системе, программы типа «МК-Ультра»».
Скажем, отрок похищен около 1960 года. Сорок с лишним лет назад. К настоящему времени ему будет плюс-минус пятьдесят. Он среди нас, хотя, вполне вероятно, исчезнет без уведомления, ибо его снова и снова отправляют в жестокую глухомань Времени, замещать одну судьбу другой, переписывать то, что, как убеждены остальные, написано. Вероятно, таковыми не будут местные детки из восточного округа Саффолк, лучше выхватывать их где подальше, в тысячах миль от дома, они будут дезориентированы, так их легче сломать.
Ну и кто, из ранее бывших вне подозрений сотен у Максин в «Ролодексе», лучше всего подходит под такое описание? Уже сильно после того, как она вынырнула опять, бросила Эрика ладить с его ранним утром, вернувшись к непоэтическим предъявам дня, она ловит себя на том, что воображает предысторию Виндусту, невинному пацану, выкраденному землерожденными инопланетянами, а когда он повзрослел до того, чтобы понять, что с ним сотворили, уже слишком поздно, его душа ими захавана.
Максин, я тебя умоляю. Где она подцепила эту бредятину, что никто не вне искупления, даже гопник-убийца МВФ? Даже допуская ненадежность интернета, на Виндуста запросто можно повесить такой урожай невинных душ, что легко поместит его в компанию убийц Книги Гиннесса и познаменитее, вот только тут все происходило медленно, амортизировалось одним убийством за раз, в отдаленных юрисдикциях, где ни закон, ни СМИ не причинят ему неудобств. Потом тебе наконец выпадает встретиться с ним лично, держится учено, не вполне чарующая фатальная склонность выбирать не ту моду, и две эти истории у тебя никак не коннектятся. Вопреки собственным убеждениям, возможно, потому, что больше некому это вывалить, Максин знает, что это следует довести до сведения Шона.
Шона нет, ушел к собственному терапевту, поэтому Максин сидит в приемной, просматривает сёрферские журналы. Он впархивает с опозданием в десять минут, балансируя на какой-то волне благословенности.
– Един со вселенной, спасибо, – приветствует ее он, – как сама?
– Стервой быть не обязательно, Шон.
Из того, что Максин в силах понять, терапевт Шон Леопольдо – мозгоправ-лаканист, которого несколько лет назад вынудили оставить приличную практику в Буэнос-Айресе, в немалой части ввиду неолиберального вмешательства в экономику его страны. Гиперинфляция при Альфонсине, массовые увольнения в эпоху Менема-Кавалло, плюс послушные договоренности режимов с МВФ, должно быть, казались Законом Отца, впавшим в амок, и, накушавшись вот такого, Леопольдо перестал видеть слишком светлое будущее в любимом своем городе, осажденном призраками, а потому бросил практику, свои роскошные апартаменты в квартале мозгоправов, известном под названием «Вилла Фройд», и сдернул в Штаты.
