1
Нью-Йорк в детективном романе будет не сыщиком и не убийцей. Он будет загадочным подозреваемым, которому подлинные факты известны, но он ничего не расскажет.
Доналд Э. Уэстлейк
Первый день весны 2001-го, и Максин Тарнов, хотя у кое-кого в системе она по-прежнему значится как «Лёффлер», провожает своих мальчишек в школу. Да, может, они уже и не в том возрасте, чтоб их сопровождать, возможно, Максин пока не хочется отпускать, там всего пара кварталов, на работу по пути, ей нравится, и что?
Сегодня утром по всем улицам, похоже, все до единой груши Каллери в Верхнем Уэст-Сайде за ночь вскрылись белыми кластерами. На глазах у Максин солнце пробирается между линиями крыш и водяными цистернами до конца квартала – и в отдельное дерево, которое все вдруг наполняется светом.
– Мам? – Зигги спешит, как обычно. – Ё.
– Парни, смотрите – вон дерево?
Отис медлит и смотрит.
– Обалдеть, мам.
– Не отстой, – соглашается Зиг. Мальчишки не останавливаются, Максин разглядывает дерево еще с полминуты, затем догоняет. На углу, рефлекторно, вплывает в заслон, чтобы оказаться между ними и тем водителем, для кого спортивно – это вывернуть из-за угла и тебя сбить.
Свет солнца, отраженный от окон квартир, глядящих на восток, начал проявляться размытыми паттернами на фасадах зданий через дорогу. Двухчастные автобусы, новинка на маршрутах, ползут по кварталам через весь город, как исполинские насекомые. Стальные жалюзи закатываются, ранние грузовики паркуются вторым рядом, парни со шлангами моют свои участки тротуаров. В дверных проемах спят бесприютные, падальщики с громадными пластиковыми мешками пустых банок из-под пива и газировки держат путь к рынкам, чтобы там сменять тару на деньги, рабочие бригады ждут нарядчиков перед зданиями. На бровке подскакивают на месте бегуны, дожидаясь светофора. В кофейнях копы восполняют недостаток бубличков в организме. Дети, родители и няньки, пешие и колесные, направляются во все стороны к школам по соседству. Половина детворы, похоже, – на новых самокатах «Бритва», поэтому к списку того, чего надо беречься, добавь наскок катящего алюминия.
Школа Отто Кугельблица занимает три сопредельных особняка из бурого песчаника между Амстердамом и Колумбом, на поперечной улице, где «Закону и порядку» покамест не удалось ничего поснимать. Школа названа в честь одного из первых психоаналитиков, которого выдворили из ближнего круга Фройда за выдвинутую им биогенетическую теорию. Ему представлялось очевидным, что человеческая жизнь проходит через разнообразные стадии умственного расстройства, как это понималось в те времена, – солипсизм младенчества, сексуальные истерии пубертата и начального полового созревания, паранойя зрелости, деменция преклонных годов… все подводит к смерти, которая в итоге оказывается «здравомыслием».
– Это вот самое время обнаружить! – Фройд, смахнув на Кугельблица сигарный пепел и выставив за порог Берггассе, 19, чтоб и духу его там не было. Кугельблиц пожал плечами, эмигрировал в США, обосновался в Верхнем Уэст-Сайде и отрастил себе практику, которая вскоре набрала сеть сильных мира сего, какие в некий миг боли или кризиса прибегали к его помощи. На светских раутах, где он все чаще оказывался, стоило представить их друг другу как его «друзей», и всяк тотчас признавал еще одну залатанную душу.
Что бы там ни творил Кугельблицев анализ с их мозгами, некоторые его пациенты до того мило переживали Депрессию, что немного погодя сумели вбросить начальный капитал для учреждения школы, не обойдя при этом долей и Кугельблица, плюс для создания такой учебной программы, где каждый класс считался бы каким-нибудь психическим расстройством и управлялся соответственно. Психушка с домашкой, по сути.
Сегодня утром, как водится, Максин застает на широкоформатном крыльце кишенье народу – учащихся, учителей на выпасе, родителей и нянек, а также потомство и помоложе, в колясках. Директор Брюс Зимквеллоу, празднующий равноденствие белым костюмом и панамой, окучивает толпу – всех здесь он знает поименно и по резюме биографий, хлопает по плечам, доброжелательно внимателен, судачит или угрожает по мере необходимости.
– Макси, привет? – Вырва Макэлмо, скользя по крыльцу сквозь толпу, дольше, чем надо, с Западного побережья фифа, видится Максин. Вырва – ляля, но и близко не одержима временем. Известно, что других лишают удостоверений Мамаш Верхнего Уэст-Сайда гораздо быстрее, чем сходит с рук ей. – У меня, типа, тут другой кошмар с расписанием на сегодня? – провозглашает она еще за несколько колясок, – ничего капитального, ну, пока, во всяком случае, но в то же время…
– Не вопр, – чтоб только немножко ускорить процесс, – приведу Фиону к нам, а ты ее потом заберешь, когда не.
– Спасибо, на сам-деле. Постараюсь не оч поздно.
– Она всегда и у нас переночевать может.
Когда они еще толком не познакомились, Максин, поставив кофейник себе, всегда вытаскивала травяной чай, пока Вырва не осведомилась, вполне учтиво:
– Типа у меня на жопе калифорнийские номера или как?
Сегодня утром в обычном срединедельном прикиде Вырвы Максин отмечает перемену-другую – то, что Барби раньше называла Костюмом для Директорского Ланча, вместо джинсового комбеза, для начала, волосы подобраны, а не обычными светлыми косами, а серьги с пластмассовыми бабочками-монархами сменились на что – «гво́здики» с брильянтиками, цирконами? Днем какая-то встреча, деловая, небось поиск работы, может, очередная экспедиция за финансами?
У Вырвы степень Помоны, но никакой полной занятости. Они с Дастином трасплантаты, из Кремниевого дола в Кремниевый подол, у Дастина с другом из Стэнфорда маленький стартап, которому как-то удалось просквозить через катастрофу дот-комов в прошлом году, хоть и не скажешь, что с иррациональным оптимизмом. Пока что они нормально способны отслюнивать за обучение в Кугельблице, не говоря уже про аренду цокольного и вестибюльного этажей в буром особняке за углом от Риверсайда, увидев который впервые Максин пережила приступ зависти к недвижимости.
– Великолепная резиденция, – делано протащилась она, – может, я чем-то не тем занимаюсь?
– Ты это с нашим Биллом Гейтсом поговори, – Вырва невозмутимо, – я тут просто тусуюсь, жду, пока мои опционы не созреют? Верно, милый?
Калифорнийское солнышко, воды только с маской и плавать, ну, по большей части. Хотя… Максин не затем столько в том бизнесе, в котором она, чтоб не отрастить себе антенны на умолчания. «Удачи тебе, Вырва», – подумавши. Чем бы оно там ни было, и, отметив развертку ее медленного калифорнийского взгляда при спуске с крыльца, поцеловав своих деток в макушки мимоходом, и утренний поход на работу возобновляется.
Максин заправляет маленьким агентством по расследованию мошенничеств, чуть дальше по улице, под названием «За хвост и за шкирку» – некогда она подумывала добавить «и за решетку», но вскоре сообразила, насколько это будет беспочвенно, если не прямо-таки бредово, – в старом банковском здании, куда входишь через вестибюль, где потолок так высок, что, покуда курение не объявили вне закона, его иногда и не разглядишь. Открывшись как храм финансов незадолго до Краха 1929 года, в слепом делирии, не слишком отличном от недавнего пузыря дот-комов, оно перестраивалось и переперестраивалось, пока, много лет спустя, не стало палимпсестом гипсокартона, дающим убежище заблудшим школярам, строителям воздушных замков из клубов гашиша, агентам по работе с талантами, хиропрактикам, нелегальным сдельным мануфактурам, мини-складам кто знает для каких разновидностей контрабанды, а нынче, на этаже Максин, – службе знакомств «Ента-Экспрессо», турагентству «Туда-Сюда», ароматным покоям иглоукалывателя и травоцелителя д-ра Ина, а дальше по коридору в самом конце – «Место сдается», ранее «Пакеты без границ», которых посещали редко, даже когда место было занято. Теперешние арендаторы помнят времена, когда двери эти, ныне на цепях и засовах, по бокам охранялись гориллами с «узи» и в камуфляже, которые расписывались за таинственные отправки и доставки. Возможность того, что в любую минуту может начаться пальба из автоматического оружия, придавала каждому дню побудительной остроты, но пока «Место» – просто вот оно, ждет.
