Книга Проклятие Батори - Линда Лафферти

Чахтицкий замок

26 декабря 1610 года

Яноша свалила сильная лихорадка. Его тело сотрясали конвульсии. Он лежал в бреду, а лихорадка ела его тело, постепенно захватывая его разум.

– Ох, бедный Янош, – шептала Зузана ему в ухо.

Глухой ночью Эрно Ковач послал за нею, полагая, что женское прикосновение поможет исцелить конюшего. В конце концов, это Зузана прибежала за помощью и упросила Ковача дать повозку, чтобы отвезти занемогшего конюшего обратно в замок.

Она всю ночь просидела рядом с постелью Яноша в бараке, споласкивая льняную тряпку в ведре с ледяной водой и вытирая пот у него со лба. Ее руки покраснели от холода.

– Я же говорила тебе, что речной туман заморозит тебе кровь и ты заболеешь, – шептала она. – Но тебе надо было слушать голоса́.

Она призвала на помощь мальчишек-конюхов, и все вместе они перенесли Яноша на кухню в бараке. Несмотря на его горячку, она знала, что ему нужно тепло, чтобы одолеть сковавший его холод реки.

Янош стонал и корчился на соломенном тюфяке у очага. Он то сжимал, то разжимал кулаки. Потом взревел, как зверь, и стал биться головой о набитую тряпьем подушку, словно борясь с невидимым демоном.

– Не подходи, слечна! В него, видно, вселились речные черти, – сказал повар, оттаскивая Зузану прочь. – Духи выходят по ночам в тумане и набрасываются на души добрых людей. Точно так же делают ведьмы.

– Я не буду стоять в стороне, – сказала Зузана, сбрасывая руку повара со своего плеча. Она намочила полотенце и снова вытерла пот со лба у Яноша. Конюший тяжело и неровно дышал. – Это мой друг детства!

Повар заворчал и выругался, но отошел к своему железному котлу. Краем глаза он наблюдал, как молодая женщина с изрытым оспой лицом успокаивала бредящего мужчину. «Может быть, демоны не тронут ее, – подумал он. – Таким уродинам не страшны ведьмы».

Через час он принес ей глиняную миску с мясным бульоном, чтобы девушка с ложечки могла покормить больного. Зузана наклонила голову в знак признательности за доброту.

– Ты действительно верный друг нашему конюшему, – сказал повар.

Она уже не казалась такой безобразной, как раньше. Отсветы огня сыграли странную шутку, сделав ее лицо розовым и ярким. «Это просвечивает ее душа», – подумал повар и упрекнул себя за прежнее мнение о ней.

– Конюшего благословил сам Бог, послав тебя в помощь, – сказал он девушке. – А я просто старый дурак.

* * *

Утром, прознав о тяжком недуге своего конюшего, графиня настояла, чтобы его перенесли из барака в замок, в подходящее помещение.

– Его отец – благородный дворянин. Я не хочу, чтобы при дворе в Вене поползли слухи, будто он умер в Чахтицком замке от плохого ухода. Приготовьте ему комнату, и чтобы в окна светило солнце.

Зузана присела в реверансе и заверила госпожу, что обо всем позаботится.

– Его не надо уносить от запаха лошадей, – сказал повар, услышав об этом плане. – Он связан с ними глубокой неземной связью.

Зузана уставилась на него, но на этот раз не стала бранить жилистого старика за его предрассудки.

– Срежьте клочок гривы у его белого жеребца, и я суну ему под подушку, – попросила она повара.

Тот улыбнулся, показав кривые зубы, потом взял острый нож и направился в находящиеся по соседству конюшни.

Графиня Батори велела Броне приготовить густой бульон из костного мозга и корнеплодов, чтобы укрепить силы больного, и чай из бересты, чтобы облегчить лихорадку. Зузана положила ему в постель нагретые на огне камни, чтобы согревали тело, когда он дрожал от холода.

Янош кричал от кошмаров, обливался по́том и метался, словно борясь с демонами лихорадки.

Зузана до крови изгрызла себе ногти. Она вспоминала свою лихорадку в детстве, лихорадку и болезнь, оставившую рубцы по всему телу. С какими ужасами он сейчас борется?

В ту ночь лихорадка вернулась с новой силой. Зузана боялась, что Янош не доживет до рассвета. Пучки конской гривы она положила ему под подушку и засунула в его сжатые кулаки.

– Возьми силы у лунной лошади, – шептала она. – Возьми!

Но вместо того, чтобы успокоить больного, грубое прикосновение конского волоса вызвало бешеную ярость.

– Ты будешь повержена! – хрипел больной. – Твоя злая душа будет заточена в камень твоей порочности! Тебя будут преследовать убиенные тобой!

– Успокойся, Янош, успокойся, – напевала Зузана, приложив руку ему ко лбу, чтобы больной не бился головой. Она смотрела на вздувшиеся жилы у него на шее, на стиснутые зубы. Его вопли пронзали ночь.

– Что он говорит? – послышался голос из тени.

Зузана замерла.

Это была графиня. Шелестя платьем, она подошла к ложу больного.

– Его лихорадит, его слова бессвязны, – ответила девушка, встав навытяжку. Пожалуйста, не говори больше, Янош. Помолчи, молю тебя!

– Порой лихорадка выносит наверх журчащую правду, словно горный источник, – сказала графиня с холодными, как драгоценные камни, янтарными глазами. – Я спросила: что он говорит?

– Не могу точно разобрать, госпожа, – ответила Зузана, отводя глаза.

– Отвечай! – Эржебет подняла руку, чтобы ударить строптивую служанку.

– Ты будешь заточена в камень, и камни засвидетельствуют твою порочность! – выкрикнул Янош.

– Камни? – проговорила графиня, опустив руку, и ее черные брови изогнулись на белом лице. – Как странно…

– Он борется с демонами, графиня.

Вспышка страха исказила лицо Эржебет, когда она взглянула на лежащего в лихорадке конюшего.

– Камень? Заточена в камень?

– Боюсь, он ощущает тяжесть смерти у себя на груди, – сказала Зузана, вытирая ему лоб мокрой тряпкой. – Умоляю, умоляю, не обращайте внимания…

– Острые камни и каменные останки! Смертный ад! Вечное заточение! – кричал Янош, и на губах его выступила пена.

Лицо графини побелело, и она прижала ко рту льняной платочек. Потом вскинула глаза на служанку, и Зузана увидела в этих горящих огнем глазах страх.

– Никому не говори об этом, никогда. Я приказываю! Он и в самом деле обезумел от лихорадки, – сказала графиня, подбирая юбки. От их шуршания свечка у постели Яноша погасла…