Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
В приятелях у Аниты, как всегда, ходили люди из тогдашней модной тусовки вроде актера Кристиана Маркана —он поставил «Сладкоежку», следующий фильм Аниты, снимавшийся в то же лето с участием целой звездной галереи, в том числе Марлона Брандо, который умыкнул её с собой однажды ночью, читал ей стихи, а когда это не прокатило, попробовал соблазнить меня с Анитой на пару. «Нет уж, парень, мы пас». Там же присутствовали Пол и Талита Гетти, у которых всегда водился самый отборный опиум. Я прикипел душой еще кое к кому из тех греховодников: к писателю Терри Саутерну, с которым мы легко сошлись, и к прохиндеистому, почти неправдоподобному персонажу того времени — «князю» Станисласу Клоссовски де Рола, известному как Стэш, сынку художника Бальтюса. Стэш был знакомым Аниты по Парижу, Брайан послал его с поручением уговорить её вернуться. Вместо этого он сошелся с женокрадом, то есть со мной. Стэш владел всем джентльменским набором пиздобола той эпохи — оккультистская бредятина, высокоумные телеги про алхимию и мистические искусства, и все это в принципе ради одной цели — перепихона. Как легковерны были дамы! Он был развратник и плейбой, считал себя новым Казановой. Что за невероятный экспонат в музее Двадцатого столетия! Он играл у Винса Тейлора, американского рок-н-ролльщика, который приехал в Англию, но не особо там отличился, зато прогремел во Франции. Стэш состоял в его бэнде, отбивал на бубне ладошкой в черной перчатке. Музицировать он любил. И танцевать тоже любил, на свой чудаковатый манер, по-аристократски. Я всегда думал, что вот сейчас он начнет вышагивать, как в настоящем менуэте. Ему хотелось быть одним из своих парней. Но он мог так же спокойно выдавать на публику княжеское высочество. Пустозвон — дай боже.
Мы жили всей толпой на вилле Медичи — роскошный дворец с правильными садами, одно из самых изящных зданий Европы, в котором Стэшу чудом удалось пристроиться. Его отец Бальтюс занимал там апартаменты — из-за каких-то своих представительских функций при Французской академии, которая владела всем зданием. Бальтюс где-то отсутствовал, поэтому место было в полном нашем распоряжении. Завтракать мы спускались по Испанской лестнице. Ночные клубы, тусовки на вилле Медичи, прогулки по садам виллы Боргезе. Это была моя версия гранд-тура. И одновременно повсюду веяло революционным духом, происходили политические шевеления, которые тогда еще все оставались на уровне баловства — пока не прогремели «Красные бригады». За год до парижских бунтов студенты Римского университета устроили себе революцию, и я ходил на это посмотреть. Они забаррикадировали здание, меня провели внутрь тайком. Кругом были сплошь революционеры-однодневки.
Что до меня, я откровенно маялся от безделья. Иногда заглядывал на киностудию, наблюдал за Фондой и Вадимом в процессе. Анита ходила на работу, я слонялся без дел, как какой-нибудь римский сутенер, не знаю, — отправлял бабу на заработки, а сам околачивался дома или в городе. Было какое-то странное чувство от всего этого — с одной стороны, я кайфовал, с другой — внутри все-таки подзуживало: надо бы, что ли, каким-то делом заняться? Одновременно у меня под рукой имелся Том Килок с «бентли». У Синей Лены под решеткой радиатора были вмонтированы динамики, и Анита периодически терроризировала римских жителей выморочным полицейским басом — зачитывала номера машин впереди и приказывала немедленно повернуть направо. А на штырьке в это время торчал флаг Ватикана с ключами Святого Петра.
Мик с Марианной гостили у нас какое-то время. Послушаем, что об этом расскажет Марианна.
Марианна Фейтфулл: Да уж, эту поездку никогда не забуду. Я, Мик, Кит, Анита, Стэш. Под кислотой в полнолуние на вилле Медичи. Какая-то беспредельная красота. И вспоминаю, как Анита улыбалась. У нее, знаете, тогда была восхитительная улыбка, которая обещала все блаженство мира. Когда ей бывало радостно, её лицо начинало излучать столько света. Она улыбалась этой неземной улыбкой, и страшноватой тоже — всем этим множеством зубов. Как волк или как кот, налакавшийся сливок. Если ты был мужчиной, эффект, наверное, оказывался убийственным. Она выглядела шикарно, потому что так красиво одевалась, всегда в идеальном наряде.
Анита оказала огромное влияние на стиль эпохи. Она могла надеть на себя что угодно с чем угодно и выглядеть прекрасно. Я тогда перешел к тому, что в большинстве случаев носил её шмотки. Просыпался и натягивал что валялось вокруг. Иногда это было мое, иногда бабское, но мы были одинакового размера, поэтому я не обращал внимания. Если я сплю с человеком, то уж по крайней мере имею право носить его вещи. А Чарли Уоттса это злило — на фоне его целых встроенных гардеробов, забитых безупречными костюмами с Сэвил-роу, меня одетого в подружкины вещи, начали выдвигать на роль модной иконы. В остальных случаях на мне были трофеи, чем удавалось поживиться у других, — все, чем в меня кидали на сцене или что я сам подобрал за кулисами, если размер подходил. Я говорил кому-нибудь: «Какая рубашка классная» — и почему-то он считал себя обязанным мне её подарить. Одевался, короче, снимая одежду с других людей.
Меня никогда особенно не занимал мои образ, так сказать, — хотя, наверное, нет, тут я вру. Я ведь убивал часы, чтобы перешить старые штаны, вывернуть их как-нибудь по-особенному. Я брал четыре пары матросских штанов, отстригал им брючины по колено, брал полоску кожи, добавлял куски другого цвета от другой пары и сшивал все это вместе. Лавандовый и скучный розовый, как пишет Сесил Битом. Даже не подозревал, что он обращал внимание на такие штуки.
Я получал свой кайф от общения со Стэшем и его компанией вырожденцев — не ожидали, да? А что, они, блядь, мою задницу прикрывали. Особого желания втереться в эти слои, в этот фуфлыжный европейский высший свет у меня не было. Но по случаю я вполне мог ими пользоваться. Не хочу его хаять, тусоваться с ним мне всегда нравилось. И при этом спокойно могу сказать, что он пустой, как погремушка, и Стэш прекрасно знает, что я имею в виду, и знает, что за дело, плесень такая. Он своего с меня взял достаточно, и кое в чем я не стал его ловить, сделал вид, что так и надо. Всю его крутизну мне было видно на просвет. Один пинок под зад, и конец чувачку.
Когда-то я верил в закон и порядок и Британскую империю. Думал, что Скотланд-Ярд не продается. Охмурение по полной программе, хоть плачь от умиления.
Потом в жизни пришлось схлестнуться с копами, которые научили, как оно всё на самом деле. Странно теперь упоминать, что меня это потрясло, но я правда был в шоке. Как раз когда на нас устраивали облавы и еще несколько следующих лет в лондонской полиции был такой разгул коррупции, что комиссару под конец пришлось публично увольнять следователей пачками и кое на кого заводить дела.
Только когда нас достали с обысками, мы вдруг просекли, насколько вся система шаталась и трещала по швам. Они ведь ходили, наделав в штаны от страха, потому что теперь, когда нас повязали, они абсолютно не соображали, что с нами делать. Для нас это было как прозрение. Ведь что они отхватили в «Редлендсе»? Чуть-чуть итальянских спидов, которые Мик в любом случае купил по рецепту, и еще нашли у Роберта Фрейзера пару штук белого — и все. И еще из-за того, что в пепельнице валялось несколько скуренных косяков, меня притянули за разрешение употребления марихуаны в моих владениях. Короче, все очень жиденько. Ушли ни с чем практически. Даже хуже — ушли побитые.
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
