— Все равно они теперь найдут меня. Машины у меня нет, осталась только чековая книжка. А для убийцы это непростительная глупость подписывать чеки своим собственным именем.
— У меня есть деньги, Уилфрид.
— Недостаточно, чтобы подкупить кого-нибудь. Люди стоят очень дорого. Нет, Кароль, это конец.
Остальные не обращали на них больше никакого внимания, смакуя подробности аварии, пересказывая события еще нескольким головам, высунувшимся в окна. Кароль дрожала.
— Вы замерзли?
— Я боюсь.
— Я тоже. Мы сделали ставку на неверный номер. Мсье Глак обрушился на нас с огромной высоты нашей несчастливой звезды. Из-за такого невезения, я уже почти начинаю верить в Бога.
— Не говорите больше о нем плохо Уилфрид. Теперь я не смогу обойтись без него.
Несмотря на подавленное настроение, он насмешливо посмотрел на нее, потом усмехнулся:
— Когда молоток бьет мне по пальцам, я не бросаюсь с восторгом целовать его.
Глак злобно поглядывал в их сторону, Глак, этот ничтожный коротышка, карающий меч в руках «провидения», как сказали бы в древности. Глак повернул голову к Поку:
— Я позвоню жене. Пок, у вас есть комната?
— Да. Я полагаю, что мадам и мсье тоже нужна комната?
Уилфрид взял его под руку:
— Мне нужно две комнаты.
Хозяин кафе раскрыл глаза от удивления.
— Дело в том… у меня осталась только одна, потому что мсье Глак занял другую.
— У вас, в самом деле, не найдется для меня двух комнат?
— Нет. У меня их всего три, а третью занимают туристы.
— Но в этой комнате, по крайней мере, две кровати?
— Нет.
— Честное слово, вы это делаете нарочно! — взорвался Уилфрид.
Пок на секунду замер от удивления, но тут же молодцевато подмигнул:
— Прошу прощения, но зачем вам нужны две комнаты или две кровати. На вашем месте, я вполне бы удовольствовался одной, и к тому же не слишком широкой!
Уилфрид поднял на него ледяной взгляд. Пок забормотал:
— Простите, простите.
— Проводите нас в эту комнату.
Он ничего не сказал Кароль, которая уже вынула из машины маленький чемодан. Большинство зевак разбредались по домам, продолжая по дороге судачить о происшествии. Водитель грузовика одолжил Глаку аварийные знаки. Теперь вокруг двух разбитых машин светились эти треугольники, покрытые люминесцентной краской.
Пок, Глак, Кароль, Уилфрид и еще двое самых стойких свидетелей аварии вошли в кафе. Уилфрид сел за стол в глубине зала. Кароль послушно устроилась напротив. Ее руки все так же дрожали.
— У вас есть виски?
— Что?
— Ну… что-нибудь спиртное?
— Что например?
— Все равно что.
Трое остальных присутствующих постучали пальцем по лбу, давая Поку понять, что пассажиры «лянчи» переживают сильный шок. Уилфрид одним глотком осушил свой стакан.
— То же самое.
Он опять выпил.
— Еще? — хихикнул Пок, явно забавляясь.
— Да.
Когда хозяин кафе отошел от их стола, Уилфрид сказал:
— Кароль, я в отчаянии, но в нашем распоряжении только одна комната с единственной кроватью.
— Что?
— Я буду спать в кресле. Сказать по правде, в кресле или нет, вряд ли я смогу уснуть.
— Я тоже не засну.
Взгляд его блуждал по пустому кафе, и он все повторял:
— Конец, Кароль, конец.
Он сгорбился от жуткой усталости. Под глазами пролегли глубокие морщины. Глак разглагольствовал около стойки. Кто он такой, этот Глак. Рок? Торговец птицей? Столяр? Аптекарь? Дурак. Тупица. И вовсе это не ирония судьбы — столкнуться с тупицей. Наоборот. «Семь бед — один ответ. Ему стоило бы разбиться насмерть, — сетовал Уилфрид. — Тогда я хоть что-то сделал бы полезное».
На задней стене кафе были нарисованы хоккеисты с тонкими ногами и большими головами. Уилфрид прикончил третий стакан. Ночь была липкой, как эта вишневая водка.
Врач широко зевнул, даже не потрудившись прикрыть рот рукой. Взглянув в эту разинутую пасть, санитар, сидевший напротив, свернул газету. Больница с царящим в ней жутким безмолвием была как бы преддверием к кладбищенской тишине. Практикант наконец закрыл рот. Теперь зевнул санитар, но по всем правилам этикета, и проворчал:
— Подумать только, тот, воскресный покойник, вот уже четыре дня, как все еще здесь.
— Он вам мешает?
— Да дело не в этом. За него заплачено. Просто не место ему здесь, в ящике холодильника. Покойники для того и существуют, чтобы их хоронили.
— Подождем вдову.
— И где она, вдова?
— Уехала с другом своего мужа.
Санитар каблуком раздавил окурок с такой злостью, словно это был скорпион, и процедил сквозь зубы:
— Быстро она. Эти преданные жены не уважают ничего. Даже смерть. Я считаю, что она могла бы сначала похоронить мужа, а уж потом бежать с другим.
Практикант опять зевнул, а потом многозначительно изрек:
— Они испугались. Когда я сказал об административном расследовании, я сразу увидел, что друг покойного испугался.
— Чего?
— Он сообразительней, чем вы, Маскарани. Поскольку он был любовником вдовы, он сразу понял, что его ожидают неприятности. В принципе, мужья, которые падают со скал, не падают сами по себе. Им помогают. И, если бы не вы…
Санитар подавил зевок:
— Что, если бы не я?
Они вошли в отведенную им комнату. Уилфрид поставил бутылку вишневой водки на шаткий столик. Кое-где со стен клоками свешивались оторвавшиеся обои. Кароль отдернула занавески и открыла окно. Воздух был жаркий, отвратительно липкий, весь пропитанный вишневой водкой. Уилфрид бросил куртку на стул.
— Если вы хотите раздеться, Кароль, скажите мне. Я выйду в коридор.
— Спасибо. Но я не хочу спать.
Он открыл кран и долго сливал воду, прежде чем подставить под струю стакан для полоскания.
— Осужденные никогда не хотят спать, — сказал Уилфрид, тяжело опускаясь в кресло.
Кароль легла на кровать — руки за голову, устремив глаза в потолок, засиженный мухами. Одну за другой, она сбросила туфли, которые с гулким стуком упали на пол. Плакать ей совершенно не хотелось. Они добрались до конца. И близость этого конца успокаивала ее. Она осознавала его неизбежность. Несмотря на ободряющие слова Уилфрида, чтобы она стала делать в этом Танжере? Сейчас у нее даже возникло желание промурлыкать какую-нибудь песенку. Кароль вздрогнула от звука открываемой пробки.
