Нехотя расставшись с зеркалом, тяжело опустилась на сиденье унитаза. И пока справляла нужду, посмеиваясь над своими мыслями, дверь неожиданно приоткрылась. Видимо, из-за небольшого сквозняка, но это я поняла лишь несколько часов спустя, поскольку в тот момент, не испытывая ни малейшего страха или ощущения нереальности, я подумала, что это Месье. А почему бы и нет, в конце концов? Почему мои галлюцинации обязательно должны быть невероятными и не касаться моей самой главной проблемы? Сидя голышом на унитазе со спущенными трусами, я не сводила широко раскрытых глаз с двери, — иначе говоря, с Месье, неподвижно стоявшего в проеме. Месье, пронзив мою плоть взглядом, словно гарпуном, медленно приближался ко мне с одновременно загадочной и одобрительной улыбкой. Каждым взмахом своих ресниц словно говоря: «Это я, моя куколка, я и мой член, который никогда не прекращал вставать на тебя, в частности, на тебя в этой позиции, когда ты писаешь своей влажной ярко-розовой щелкой, ведь ты наверняка уже мокрая. Если ты видишь подобную галлюцинацию, то только потому, что это тебя возбуждает, не так ли? Скажи мне правду, моя маленькая горячая шлюшка: поначалу мысль о том, что я буду смотреть на тебя, вызывала в тебе отвращение, но потом, хорошенько поразмыслив, ты поняла, что это возбуждает тебя так же, как меня? Вот область, в которой Люси никогда не сможет победить меня (да и могла ли вообще, Элли?), — твои совершенно новые мысли о возможности мочиться в моем присутствии, возникшие из ниоткуда. Она бы этого не поняла. Она слишком молода, тогда как меня уже сложно чем-либо шокировать. Самые извращенные твои мысли меня не удивят, поскольку я знаю их все наизусть, и особенно, Элли, особенно потому, что я всегда догадывался об этой бурлящей в тебе порочности.
Поэтому ответь мне: ты действительно думала, что сможешь забыть обо мне на все лето? Какая ты смешная. Я сейчас здесь, с тобой, и мы вволю посмеемся над этим».
И я непристойно улыбалась пустому проему двери. Месье наклонялся ко мне, чтобы коснуться меня своими пальцами, когда Алиса, как пьянчужка, принялась колотить в дверь ногой. Месье лопнул, словно мыльный пузырь, и я ошарашенно встряхнула головой.
— Шевелись быстрее, я тоже хочу! — завопила она.
Позже мы отправились спать. Флора с Алисой оставили для меня кровать в своей маленькой спальне. Я ушла, чтобы доставить себе один из тех оргазмов, которые заглушала, вцепившись зубами в подушку, когда перед моими закрытыми глазами снова возникал Месье со своим змеиным взглядом и улыбками, похожими на шлепки по ягодицам наотмашь. Он словно говорил: «Так на чем мы остановились?».
На этом, Месье. Именно на этом.
Понедельник
В одном конфиденциальном музее Берлина, на выставке черно-белой эротической фотографии, Месье окончательно занял свое место с непреклонностью злопамятного любовника. Я быстро шла по коридорам в надежде оторваться от группы туристов, когда вдруг увидела их. Не сразу поняв, что это.
«Обри Бёрдслей[36], иллюстрации к пьесе „Саломея“ Оскара Уайльда», — небрежно прочла я, после чего на сверхзвуковой скорости заработали мои нейроны, и я вспомнила его письма, в одном из которых описывалась эта пьеса и ее иллюстрации. Мне показалось, что я сейчас разревусь или завою от нестерпимого желания увидеть его, прямо посреди музея, под носом у смотрителей, в этой церковной тишине.
Ночью мне пришла в голову мысль, и рано утром, когда свет был еще розоватым, я отправила ему сообщение:
— Рисунки Бёрдслея для «Саломеи» на выставке. Потрясающе.
Сюрприз из сюрпризов: когда я ждала этого меньше всего, Месье проявился несколько минут спустя:
— Какой музей?
— В Берлине.
— Ты видела Фон Байроса[37]и Кокошку?[38]
Одному Богу известно почему, но Месье внезапно оказался неистощим на тему искусства: Весь мой день превратился в сплошной разговор в ритме берлинского метро и приемов пищи перед Facebook. Месье нравоучительным тоном давал мне объяснения, шокированный этим пробелом в моем образовании. В итоге я отправила длинное страстное письмо, заканчивающееся предложением встретиться: во вторник 14 сентября. Направляясь к Катрин под музыку Rolling Stones, я спросила его:
— Ты получил мое письмо?
Это послужило наглядным подтверждением моей теории Лишнего Сообщения, поскольку Месье таинственным образом замолчал.
Прежде чем сделать такие выводы, я долго мучилась, пытаясь понять, что же в моих сообщениях могло расстроить, обидеть или напугать Месье до такой степени, что он прерывал всякое общение. Мне казалось, я не слишком доставала его рассказами о том, как пишу книгу. Наконец до меня дошло: иногда, движимый непонятным мне порывом, Месье снисходил до ответа. Его обычно хватало на два-три сообщения, отправляемых в вялом темпе, реже — больше, поскольку в какой-то момент (известный только Месье) одно из моих сообщений, полных воодушевления, неизменно натыкалось на стену — это и было то самое Лишнее Сообщение.
Никто, кроме Месье, не знает, когда и почему это происходит, но со временем и опытом я научилась распознавать причины. На первое место я бы поставила избитые фразы. Настойчивые предложения встретиться, с указанием даты или какого-либо конкретного хронологического ориентира также недолго удерживают интерес Месье. Добавим сюда еще одну деталь, совершенно для меня непостижимую: Месье абсолютно неожиданно, с откровенным, почти комичным хамством также может повернуться ко мне спиной в самый разгар страстной переписки, когда я уже пускаю слюни на клавиатуру моего телефона. Возможно, он точно так оставил без внимания письмо с фотками моей попы! Я была готова себя убить.
Но, поскольку человек ко всему привыкает, в итоге я смирилась с таким общением, построенным на непредсказуемых импульсах этого мужчины.
Итак, я прибыла к своей берлинской тетке с молчащим мобильным телефоном. Она спала после обеда, и, испытывая ярость от того, что я снова зашла в тупик, я исписала десять страниц «Месье», выкурив дневную дозу Lucky Strike.
Два часа спустя, сидя в саду, я получила ответ:
— Когда ты его отправила?
Я (лихорадочно):
— Неделю назад. Это странно, один из моих друзей получил свое вчера, а я отправляла его позже.
Месье (ворчливо):
— Какое еще письмо? Какой друг? Ты рассылаешь одно и то же всем своим дружкам?
Я (рассмеявшись от такой наглости):
— Вообще-то, я имею право посылать письма тем, кому хочу, и это не значит, что я трахаюсь со всеми своими друзьями! Как ты мог подумать, что я рассылаю одно и то же письмо в нескольких экземплярах?
