— Ну и как все прошло? Чего он хочет?
— Где Алекс?
— Убивает зомби с Эдом и Эриком. Что он хочет, Мэрилин?
— Он хочет видеть Алекса.
— И ты собираешься разрешить ему?
Мэрилин пожала плечами.
— Мы должны подумать, что лучше для Алекса. Я никогда не лишила бы его возможности видеть отца, если бы он этого хотел.
— И это то, чего он хочет?
— Не знаю.
— А как же три года? Почему он бросил его совсем маленьким, не сказав ни слова? Он что-нибудь сказал об этом, Мэрл?
— Он говорил правильные вещи.
— Да. Могу себе представить. — Лизель сморщилась в отвращении. — Скорее всего, он заглянул в Интернет и почерпнул оттуда все эти банальности и взял их на вооружение. «Мне так жаль, ты не представляешь, сколько раз я жалел об этом… если бы я мог все вернуть, я никогда не поступил бы так…» — пропела она жалобным голосом, изображая Ника.
Мэрилин должна была признать, что Лизель очень близка к истине.
— А что же он сказал о ней?
— Они расстались. Потому что она не хотела, чтобы он возвращался в Англию, чтобы повидать Алекса. Он дал мне понять, что это она виновата в том, что он не давал о себе знать.
— Что это должна быть за женщина, которая не хочет, чтобы мужчина виделся со своим сыном… И что это за мужчина, который позволил женщине остановить его?! — фыркнула Лизель.
Мэрилин положила руку на плечо сестры. Лизель дрожала, но, странно, Мэрилин была на удивление спокойна.
— Послушай, Лиз, мы обе все понимаем, мы обе чувствуем одно и то же, мы вместе прошли через это. И Ник… я бы сама хотела, чтобы он оставался в своем Перте, плавал там с крокодилами, поэтому мне понятны твои чувства, но извини, что я не столкнула его со скалы. — Она улыбнулась и получила маленькую улыбку в ответ. — И я понимаю, что тебе сейчас тоже несладко, поэтому не нужно…
— Это другое, Мэрл, — хмурясь, перебила сестру Лизель. — Это Алекс, и поэтому все остальное кажется сейчас менее важным, нестоящим…
— Что ж, хорошо, но вот что я пытаюсь сказать — не думаю, что тебе понравится это, но я много размышляла об этом, то есть об этом уравнении: ты, я, Саманта… все, ради чего Ник здесь, — это увидеть своего сына, и есть только один человек, который вправе отказать ему в этом.
Лизель кивнула, понимая, что Мэрилин права.
— И что ты собираешься предпринять?
— Я могу сделать только одно… О, только не нужно этого выражения лица, пожалуйста, я знаю, тебе не нравится это…
— Не то, что мне не нравится он, дело в том, что я не верю ему. Почему он вернулся именно сейчас? Возможно, потому, что Алекс получил наследство? Ты не думаешь? Может, именно из-за этого? — Ее голос был полон сарказма.
— Думаешь, мне это не приходило в голову? Но я должна дать ему аванс доверия.
— Должна? Но почему? — начала Лизель, однако Мэрилин остановила ее.
— Не хочу спорить с тобой о нем.
— Я тоже.
— Тогда не начинай.
— Но ты позволила ему вернуться, Мэрл. Ты хочешь этого?
— Я должна. Ради Алекса.
— Но сам Алекс не хочет.
— Это он только так говорит, потому что скрывал все то, что пережил за три года. Ему это нужно, Лиз. Ему необходимо восстановить связь с отцом.
— Поэтому ты собираешься разрешить ему это?
— Я должна.
— А если он снова его обидит?
— Боже упаси! Если закончится слезами, мы сделаем то, что делаем всегда: мы соберем все силы и поможем ему справиться с этим.
Лизель печально кивнула, и Мэрилин потянулась и убрала волосы с ее лба, затем приподняла ее лицо за подбородок одним пальцем так, чтобы их глаза были на одном уровне.
— И затем столкнем Ника со скалы… идет?
Глава 25В третий раз за эту неделю Ник приехал, чтобы забрать Мэрилин и Алекса на прогулку. И в третий раз за эту неделю Лизель жалела, что они не держат оружия в ресепшен, чтобы она могла пристрелить его, когда он войдет в отель.
Каждый раз Алекс выглядел все менее и менее напряженным, но каждый раз Лизель было все труднее отпускать их. Особенно если учесть, что Мэрилин выглядела так, словно идет на эшафот. Почему люди так озабочены тем, правильно ли они поступают, и вообще, что такое правильно? Правильно для кого? Вот что она хотела бы знать. Если бы это касалось ее, она заперла бы Алекса в башне, чтобы Ник не мог общаться с ним. Может быть, ей следовало зазвать туда Ника? Она могла бы столкнуть его из высокого окна прямо в воду и позволить волнам унести его с глаз долой. С каждым его приходом Алекс все меньше хмурился, но Ник высасывал из Лизель все силы, как губка высасывает влагу из дерева. Каждый раз он что-то такое делал с ней, что потом она долго не могла избавиться от неприятного осадка. Вчера он подмигнул ей, когда уходил, не как друг, это было бы странно, но как соучастник.
Сегодня, когда они вышли и направились к его автомобилю, Ник обернулся и помахал ей, как будто они заодно. Лизель удержалась от того, чтобы не огрызнуться в ответ, потому что никак не хотела расстраивать Алекса.
Не было на свете такого человека, которого бы ненавидела Лизель, но, Боже, как же она ненавидела Ника Гамильтона!
Она должна была выпустить пар. Лоррейн помогла Касе накрывать на стол, они обе смеялись как сумасшедшие, потому что Кася старалась научить Лоррейн каким-то не совсем приличным польским выражениям. Лоррейн была на дежурстве до семи, потом должна была сменить Лизель в ресепшен, потому что та открывала бар. Кася и Лоррейн уже неделю жили вместе в крошечной комнате Лоррейн в городе, и все было в полной гармонии. Они даже собирались пойти поужинать вместе с Эдрианом. Просто невероятно, как за такой короткий срок переменились их отношения! Из врагов они стали близкими подругами. Смогла бы Лизель снова полюбить Ника? Когда-то она любила его, когда он и Мэрилин начали встречаться, и он был мил с ней и сделал Мэрилин счастливой. Более важно, сможет ли Алекс снова полюбить отца? Хотя ему не нужно начинать это снова, потому что любовь никуда не уходит. Это было интересное наблюдение, касающееся семейных отношений: вы можете ненавидеть друг друга до кишок, но все равно глубоко внутри существуют узы, которые никогда не обрываются. Всегда частичка тебя остается верна, несмотря на то, что все остальное в тебе отрекается.
— Ты открываешь бар раньше? — спросила Лоррейн, подойдя ближе.
— Похоже, что так, — улыбнулась Лизель.
— Ты в порядке?
— Да, — кивнула Лизель, ее обычная улыбка превратилась в жесткую линию.
— Я знаю, это избитое выражение, но все иногда разрешается само собой.
