Старый генерал на миг замер. Но в голосе его не прозвучало ничего.
- Они украли ложку?
В голосе адъютанта тоже не звучало ничего, он был твердым, невыразительным.
- Она швырнула в них ложкой. Ложка исчезла. У нее есть свидетели.
- Видевшие, как одна из них подняла ложку и спрятала, - сказал старый генерал.
Адъютант неподвижно стоял, не глядя ни на что.
- Еще она швырнула в них корзинкой. В корзинке было полно продуктов. Произошло то же самое, даже продукты не рассыпались.
- Ясно, - сказал старый генерал. - Она пришла сюда протестовать против чуда или просто заявить о нем?
- Так точно, - сказал адъютант. - Свидетели вам нужны?
- Одну истицу, - сказал старый генерал. - А иностранки пусть подождут.
- Слушаюсь, - ответил адъютант. Он снова вышел через маленькую дверь в конце комнаты. Однако секунду спустя снова оказался там, так как не успел перед кем-то посторониться. Его не втолкнули, а подхватили, внесли, потому что он возвышался не на полголовы и даже не на целую голову, а на полтуловища над тесной группой женщин в платках и шалях, возглавляемой крепкой приземистой особой лет пятидесяти, она остановилась у края белого ковра, словно у воды, и окинула комнату быстрым, зорким взглядом, потом бросила еще один быстрый взгляд на троих стариков за столом и безошибочно направилась к генералиссимусу, увлекая за собой всех, кроме адъютанта, который наконец высвободился и встал у двери; она твердым шагом подошла по белому ковру и заговорила сильным, уверенным голосом:
- Да, да. Не надейтесь спрятаться - во всяком случае, за мэра; здесь вас слишком много для этого. Когда-то я думала, что проклятием этой страны является множество мэрских лент и шпаг; теперь-то я знаю, что дело не в мэрах. А после четырех лет этой кутерьмы даже ребенок сразу же узнает генерала - если удастся найти его, когда будет нужно.
- В таком случае это третье чудо, - сказал старый генерал. - Потому что ваше первое утверждение противоречит второму.
- Чудо? - сказала женщина. - Ерунда. Чудо в том, что иностранцы за четыре года не разграбили нас до нитки. А теперь еще явились и американцы. Неужели Франция дошла до того, что вам нужно не только отнимать нашу посуду, но и привозить американцев, чтобы воевать дальше? Война, война, война. Когда-нибудь она вам надоест?
- Несомненно, мадам, - сказал старый генерал. - Ваша ложка...
- Она исчезла. Не спрашивайте меня - куда. Спросите у них. Или пусть ваши капралы и сержанты их обыщут. Правда, у двоих даже сержант не захочет шарить под одеждой. Но ни одна не станет возражать против этого.
- Нет, - сказал старый генерал. - Не стоит требовать от капралов и сержантов большего, чем простые опасности военной жизни.
Он произнес фамилию адъютанта.
- Слушаюсь, - ответил адъютант.
- Отправляйся на место происшествия. Найди ложку этой дамы и верни ей.
- Я? - воскликнул адъютант.
- Возьми целую роту. Выходя, направь сюда арестованных. Нет, сперва тех троих офицеров. Они уже здесь?
- Так точно, - ответил адъютант.
- Хорошо, - сказал старый генерал. И повернулся к штатскому; тот суетливо, с какой-то испуганной готовностью, стал подниматься с кресла.
- С ложкой вопрос решен, - сказал старый генерал. - Очевидно, теперь вашей проблемой остается только жалоба трех иностранок, что им негде спать.
- И кроме того... - сказал мэр.
- Да, - сказал старый генерал. - Вскоре я их приму. Тем временем постарайтесь найти для них жилье или же...
- Непременно, генерал, - сказал мэр.
- Благодарю. В таком случае доброй ночи. - Он повернулся к женщинам. Вам тоже.
Теперь женщины подхватили, увлекли уже мэра - на этот раз он выглядел сорокой в стае голубей, кур или гусынь - в дверь, которую адъютант держал распахнутой, возмущенно и недоумевающе глядя на старого генерала.
- Ложку, - сказал адъютант. - Роту. Я никогда не командовал даже одним солдатом, тем более ротой. И даже если бы я мог, умел командовать, как мне найти ту ложку?
- Не сомневаюсь, что ты ее найдешь, - сказал старый генерал. - Это будет четвертым чудом. Теперь пригласи троих офицеров. Но сперва проводи трех иностранок в свой кабинет, пусть подождут там.
- Слушаюсь, - ответил адъютант. Он вышел и затворил дверь. Она распахнулась снова; вошли трое: английский полковник, французский майор, американский капитан, оба младших офицера с полковником посередине старательно промаршировали по ковру и старательно вытянулись, когда полковник отдал честь.
- Господа, - сказал старый генерал, - это не парад. Это даже не расследование; просто опознание. Кресла, пожалуйста, - сказал он, не поворачивая головы, плеяде штабистов позади себя. - Потом арестованных.
Трое адъютантов принесли кресла. Теперь этот конец комнаты напоминал галерку амфитеатра или секцию дешевых зрительских мест в Америке; три генерала и трое пришедших сидели полукругом на фоне стоящих адъютантов и штабистов, один из тех, что принесли кресла, подошел к маленькой двери, распахнул ее и отступил в сторону. И тут, еще не видя солдат, они ощутили их запах - тонкий, сильный, неуничтожимый смрад передовой: вонючей грязи, жженого пороха, табака, аммиака и немытых тел. Потом вошли тринадцать человек, впереди них шел сержант с винтовкой на ремне, а позади рядовой, тоже вооруженный, все тринадцать были с непокрытыми головами, небритые, отчужденные, по-прежнему в окопной грязи, и несли с собой еще одну смесь запахов - усталости, настороженности, чуть-чуть страха, но главным образом недоверчивости; когда сержант отдал две отрывистые команды по-французски, они как-то нехотя построились в одну шеренгу. Старый генерал обратился к английскому офицеру:
- Полковник?
- Так точно, сэр, - незамедлительно ответил полковник. - Это тот самый капрал.
Старый генерал обратился к американцу:
- Капитан?
- Так точно, сэр, - сказал американец. - Это он. Полковник Бил прав... я хочу сказать, что он не может быть прав...
Но старый генерал уже обращался к сержанту:
- Капрал пусть останется, - сказал он. - Остальных выведите в переднюю и ждите там.
Сержант повернулся и резко отдал команду, но капрал уже вышел из строя и встал не совсем по стойке "смирно", но почти, остальные двенадцать повернулись и образовали колонну, вооруженный рядовой теперь оказался впереди, а сержант сзади, но они не вышли, потому что направляющий замялся, попятился, уступая дорогу личному адъютанту старого генерала, тот вошел и посторонился сам, колонна вышла, шедший последним сержант притворил за собой дверь, снова оставив перед ней одного адъютанта, бесхарактерного, высокого, все еще озадаченного и недоумевающего, но уже не возмущенного - просто расстроенного. Английский полковник сказал:
