26 Прорицатель
Франц Эккарт написал Франсуа, чтобы рассказать о визите интриганов д'Амбуазов, и попросил не печатать более «Речения звезд».
Дорогой сын, я слишком забочусь о благосостоянии семьи, чтобы отказать в твоей просьбе. Но ты должен знать, что два печатника — один из Парижа, второй из Авиньона — завладели сборником твоих катренов и наживаются на его издании. Мне сообщили, что парижанин продал уже две тысячи экземпляров, а авиньонец — тысячу восемьсот. Поскольку сам я продал почти три тысячи по восемнадцать солей каждый, что составляет две тысячи сто шестьдесят ливров, из которых тебе полагается седьмая часть, то есть триста восемь ливров, я спрашиваю себя и тебя, что предпочтительнее: лишиться этого дохода и отдать всю прибыль бесчестным ворюгам или богатеть самому и обогащать «Мастерскую Труа-Кле».
Жду твоего ответа.
Твой любящий отец Франсуа де Бовуа.
Франц Эккарт прочел это письмо Жанне. Они сидели в его кабинете, на четвертом этаже.
— Жребий брошен, — сказала она. — Слишком поздно тебе возвращаться в тень. Около семи тысяч человек уже ознакомились с твоими катренами. Ты наживешь много врагов, но появятся и друзья.
Решение монсеньора Морни было вывешено на дверях собора Сен-Морис. Отныне все жителя Анжера знали, что Франц Эккарт де Бовуа астролог. Фредерика, по ее собственным словам, от этого «умом подвинулась». К Францу Эккарту она относилась теперь с боязливым почтением.
— И зачем я только поддался искушению! — жаловался он.
Два дня спустя пришло шесть писем: все они были адресованы «Мессиру Францу Эккарту из „Мастерской Труа-Кле“ в Страсбурге» и переправлены в Анжер заботами Франсуа.
Отправителями были: Мария Орлеанская, графиня Нарбоннская, родная сестра короля; итальянский прорицатель Михаил Марул; Альберт, герцог Баварский, и его супруга Кунигунда, дочь императора Фридриха III; Этьен де Понше, епископ Парижский; Николь де Пантьевр, бывшая герцогиня Бретонская, и вдовствующая герцогиня Тереза Мантуанская.
«Речения звезд» проделали длинный путь.
Во всех письмах содержались просьбы разъяснить смысл того или иного катрена (наибольший интерес, судя по всему, вызывал шестой), а в двух посланиях — Марии Нарбоннской и Николь де Пантьевр — выражалось желание встретиться с автором.
— На шесть прошений четыре женщины, — с улыбкой заметила Жанна.
В данном случае уклониться от ответа было нельзя.
— Франц, — сказала Жанна, — тебе нужен покровитель. Мне кажется, что больше всего для этого подходит Мария Нарбоннская. У нее прямой доступ к Людовику. Если кто-нибудь будет искать ссоры с тобой, по примеру Реймона д'Амбуаза, ей по силам тебя защитить. Она просит о встрече. Мы примем ее со всеми почестями, подобающими ее рангу.
— Вот ты и посланник звезд, — пошутил Жозеф.
Мальчик помешивал угли в очаге и, казалось, сам не придавал значения своим словам.
— Мерзость! — внезапно воскликнул он.
Жанна и Франц Эккарт посмотрели на него с удивлением. Не выпуская из рук кочерги, Жозеф обернулся с разгневанным видом.
— Просвещать мерзавцев, — продолжал он. — Метать бисер перед свиньями. Разве Иисус не запретил делать это? Даже если бы им открыли Книгу самого Господа, в которой начертаны все судьбы, они не перестали бы вести себя как солдафоны и развратницы! Можно дать им все знание мира, и что они будут делать? Рыться в навозной куче в поисках того, что послужит их гнусным намерениям! Надуваться от спеси, хотя они всего лишь слизь человеческая, груда кишок и костей, разодетых в шелка и парчу!
Жанна была ошеломлена. Конечно, это были слова не того мальчика, которого она видела вместе с духами, ставшего почти бестелесным в тумане.
— Даже если сам Иисус явится им, они станут спрашивать, как наполнить свою кубышку, как отделаться от тещи или свекрови, как хапнуть наследство, которое им не принадлежит, как переспать с дочкой соседа, как прикончить врага. Неужто жизнь — такая подлая болезнь, что душа, дабы не расстаться с телом, должна идти на такие низости?
Он повернулся к Францу Эккарту:
— Зачем пожалует к тебе Мария Нарбоннская? Чтобы точно узнать, в какой день ее братец отдаст душу дьяволу, и подготовить пути к отступлению? А Альберт Баварский? Как удержать в покорности свое новое герцогство? Ты будешь метать бисер и алмазы перед свиньями!
Жанна никогда не слышала, чтобы Жозеф говорил так долго и так страстно. И никогда еще на ее памяти он не нападал на отца. Она не могла опомниться от изумления.
В комнате воцарилось тяжелое молчание. Солнце, пребывавшее в явно игривом настроении, гоняло зайчики по медному телескопу перед окном.
Франц Эккарт вздохнул.
— Жозеф, — ответил он, наконец, — слова твои вызваны внутренней чистотой, правда?
Жозеф с усилием кивнул. Конечно, только сейчас он начал осознавать, сколь дерзкой была его вспышка.
— Сказанное тобой грешит преувеличением. Верно, что люди, жаждущие разгадать смысл моих катренов, в первую очередь стремятся узнать то, что может пойти им на пользу и обеспечить успех их земных предприятий. Но нельзя исключать того, что им хотя бы на миг приоткроются замыслы Провидения. Они постигнут ничтожность свою перед бесконечностью вселенной. Быть может, поймут также, что вселенная эта им не принадлежит, и в души их проникнет некое подобие скромности. Пренебрегать этим нельзя. А надеяться на лучшее всегда следует.
Жозеф жадно слушал.
— Соблазн абсолютной чистоты — болезнь, угрожающая всем человеческим существам. Это желание нескромно. Ты не обладаешь абсолютной чистотой, Жозеф.
Лицо мальчика порозовело.
— Познание духов не превратило тебя в чистый дух. Спустившись с целью просветить тебя в ночь твоего посвящения, они хотели просветить, прежде всего, твою плоть — греховную и смертную. Это тело, которое принимает пищу и испражняется. Если ты не смиришь порыв к чистоте, то предашь их.
На лице Жозефа, казалось, жили только трепещущие ресницы.
— Духи пришли к тебе из любви, из уважения к заслугам твоего рода, которые ты унаследовал через мать Жоашена. Любовь проникнута милосердием. Ты отказал в милосердии тем людям, что прислали мне письма.
Грудь мальчика вздымалась. Он чуть не плакал.
— Прости меня, — произнес он, наконец. — Прости меня.
— Я уже простил, — сказал Франц Эккарт.
Жозеф устремился к отцу. Они обнялись. Подросток повернулся к Жанне.
— И ты тоже, — сказал он.
Она с улыбкой кивнула и обратилась к Францу Эккарту:
— Ты изумительный отец.
— Итак, я отвечу этим просителям, — объявил он.
Ей хотелось найти какие-то новые слова, чтобы рассказать Францу Эккарту о чувствах, которые он пробудил в ней. Каждый мужчина заключал в себе некую присущую только ему субстанцию и обладал своим особым цветом. Франсуа Вийон, узловатый и изломанный, словно виноградная лоза или туя. Матье — душистая сосна, Филибер — яблоня, Бартелеми — дуб, Жозеф — кедр… Жак и Франц Эккарт были исключением, ибо напоминали другие субстанции — слоновую кость и янтарь.
