Затем, 6 июля, взрыв потряс милицейское отделение в Фройдентале (Восточные Судеты).
Этот взрыв стоил жизни нескольким чехословацким милиционерам, которые в тот момент дежурили в отделении. Чехословацкие власти утверждали, что бомба с часовым механизмом была спрятана в радиоприемнике, который был конфискован у одного из нацистских подпольщиков. В качестве ответной меры было расстреляно двадцать немцев, которые содержались в местном лагере для военнопленных. Большинство из них были в прошлом штурмовиками и функционерами НСДАП. После казни было объявлено, что при каждом последующем теракте будет расстреляно не двадцать, а уже пятьдесят человек. Но судетские немцы имели свою версию случившегося, которая кардинально отличалась от чехословацкой. Некоторые из этнических немцев утверждали, что взрыв был банальной «фальшивкой». Это была тривиальная провокация — повод для проведения акции устрашения. Некоторые утверждали, что взрыв все-таки был, но он не был делом рук «вервольфов». Взорвалась граната, с которой небрежно обращались милиционеры.
В середине июля произошел еще один таинственный взрыв. Сведения об этом инциденте достаточно скудные, но и они позволяют установить, что взорвались боеприпасы, спрятанные на старой кондитерской фабрике в деревне Котине. При взрыве пострадало несколько чехов и множество этнических немцев. Этот факт никак не повлиял на реакцию начальника милиции близлежащего города Либерц, который увидел в инциденте происки немецких саботажников. Он тут же «нашел» у одного из погибших немцев остатки взрывного устройства (о тайнике не было сказано ни слова). «Так как жители Котине никогда не скажут, кто произвел взрыв, в течение трех часов приказываю депортировать все немецкое население». Жертвам очередного «дикого выселения» пришлось несладко. Их багаж был тщательно обыскан. Из него «изымались» драгоценности и столовое серебро. По сути, депортация превратилась в форменный грабеж. Английский журналист Питер Смоллетт, бывший свидетелем этих событий, описал их следующим образом: «Я провел весь вчерашний день с немцами, направляющимися под палящим солнцем из Судетской области в Германию. Среди них были старики и дети, мужчины и женщины. Они тянули тележки и детские коляски со своим скарбом. Ни одному не разрешали взять больше, чем он мог нести. Самые маленькие и самые пожилые могли ехать на телегах. Остальные должны были идти пешком. Они сопровождались чехословацкой охраной. Я был с ними с 5:30 утра, момента, когда чешская милиция подняла их с кроватей и приказала убираться из страны в течение трех часов. Я покинул их в 18:00 в Харату, в Саксонии, которая располагалась в советской зоне оккупации. Мы были в пути почти одиннадцать часов».
Депортируемые немцы в пути непрерывно говорили Смоллетту, что они ничего не предпринимали против Чехословакии.
Но самый ужасный случай произошел в Шонпризене, индустриальном пригороде Аусзигана-Эльбе. Днем 30 июля 1945 года оглушительный грохот потряс этот небольшой городок. Во всех домах вылетели стекла. Это взлетел на воздух гигантский склад боеприпасов, который достался Чехословакии в «наследство» от группы армий Шёрнера. Вслед за первым взрывом от детонаций и пожаров произошло еще несколько. Огонь охватил ряд городских кварталов. До сих пор неясно, имели ли отношение к этому инциденту нацистские партизаны, но чехословацкие власти, по привычке, предпочли все свалить на «вервольфов». Но самое печальное состояло в том, что взрыв боеприпасов вызвал психологический взрыв. По городу сразу же поползли слухи, что это была вылазка «вервольфов». Чехословацкие солдаты, недавно прибывшие в город, начали развлекаться, избивая попавшихся немцев. К ним присоединились милиционеры и обыкновенные чехи. Огромные облака черного дыма, взвившиеся над Шонпризеном, казалось, стали сигналом для погрома. В течение часа после взрыва на мосту через Эльбу собралась огромная толпа. Она увлекала за собой все новых и новых людей. Тем временем погромы начались на предприятиях города. Чешские чернорабочие избивали немцев, которые все еще продолжали работать на заводах и фабриках. Раненых и искалеченных немцев сбрасывали в Эльбу. Тех, кто смог выбраться из воды, добивали на берегу. Без суда и следствия было арестовано несколько десятков молодых немцев, которых вывезли на окраину. Выжить не удалось никому.
Постепенно погром охватил весь город. Жертвами чехов, к которым присоединились поляки, становились женщины и даже дети. Погромщики очень легко узнавали этнических немцев, так как те были вынуждены носить белые повязки, что указывало на их принадлежность к потенциально депортируемым личностям. Жертвами погромщиков становились даже те, кто носил желтые и красные повязки (немецкие антифашисты). Погром бушевал в течение нескольких часов, пока порядок в городе решили навести центральные власти. Глава Аусзига Йозеф Фондра, пытавшийся остановить бесчинства, сам чуть не стал жертвой разнузданной толпы. Лишь вечером в город вошли советские войска. Начались расстрелы мародеров и грабителей. Но даже эти жесткие меры не остановили погромщиков. Немцев продолжали избивать еще несколько дней. 31 июля Фондра после согласования с советским командованием ввел в городе комендантский час. Любой, появившийся на улицах в запрещенное время, расстреливался без предупреждения.
Точное количество жертв этого немецкого погрома до сих пор неизвестно. Кто-то называет 300 человек, кто-то доводит эту цифру до 3000. В любом случае после этих событий «дикое выселение» казалось немцам отнюдь не самым страшным. Многие из них Иокидали свои обжитые места с нескрываемой радостью. Что касается чехословацкой и иностранной прессы, то она ограничилась скупыми сообщениями о беспорядках, которые были спровоцированы самими немцами. Существует три версии того, что произошло в Аусзиге. Первая является расширенным вариантом слухов, запущенных чехословацкими властями о поджоге, организованном «вервольфами». Вскоре после погрома была создана специальная комиссия, которая должна была расследовать случившееся в городе. В нее вошли министр обороны Чехословакии Свобода, министр внутренних дел Нозек и руководитель чехословацкой разведки полковник Бартак. После окончания расследования, которое сопровождалось бурными спорами, власти подтвердили, что взрыв был делом рук немецких саботажников. Утверждалось, что на это указывали фрагменты бомб, найденные среди развалин, а также пожары, которые вспыхнули после первого взрыва. Было несколько фактов, подтверждающих подобное объяснение: немецкие пленные использовались для работы на складах с боеприпасами. Одна из таких рабочих групп покинула склады буквально накануне взрыва. Сами местные немцы позже пробовали утверждать, что в их краях никогда не было «вервольфов». Но буквально через несколько дней после взрыва в Аусзиге был задержан глава ячейки «Вервольфа», которого звали Ланге. Он был выставлен напоказ перед журналистами на пресс-конференции в Аусзиге. Ланге признался, что был нацистом, пошел добровольцем в Фольксштурм, а затем прошел специальное обучение в лагерях «Вервольфа». Насчет взрыва он ничего не сказал, ограничившись лишь фразой, что он и его подопечные ждали начала войны между СССР и Западом, чтобы выступить против русских.
Инцидент в Аусзиге был очень выгоден чехам. Они, естественно, не сказали ничего о погроме, но раструбили на весь мир о взрыве — как примере того, какую угрозу несло немецкое меньшинство чехословацкому государству. Между тем в западной прессе бушевала кампания, которая осуждала произвол чехословацких властей. Утверждалось, что это был не единичный случай, а лишь часть заранее спланированной акции, которая была нацелена на ускорение депортации этнических немцев. Очевидно, эти две информационные кампании были связаны с ходом переговоров «Большой тройки» в Потсдаме. На них обсуждались (в том числе) перспективы депортации немцев. В заключительном коммюнике «Конференции Великих Держав» говорилось, что Чехословакия обладает правом проводить массовые высылки этнических немцев. Но в то же время ничего не говорилось о сроках осуществления подобной акции. С этой точки зрения взрыв в Аусзиге был прекрасным поводом для дискредитации немецкого меньшинства. 12 августа министр обороны Свобода заявил: «Депортация должна продолжаться. Мы пойдем на полумеры. Недавний кошмар в Устинад-Лабеме[6]должен послужить всем уроком». 20 августа Хьюберт Рипка, министр внешней торговли, сообщил следующее: «Наши люди обеспокоены отсрочкой высылки немцев. Мы понимаем, с какими техническими трудностями столкнутся союзники, которые будут заниматься депортацией немцев из Польши и Чехословакии. Но нужно понять и чувства наших людей, которые постоянно атакуются «вервольфами». Мы явились свидетелями крупномасштабного саботажа, который недавно имел место в Устинад-Лабеме. Многие из наших людей не могут ощущать себя в безопасности, пока они знают, что рядом с ними живут немцы».
