Прячась в шахтах, Зоран не видел себя со стороны. Он впервые разглядел собственное лицо в осколке разбитого стекла и взялся за бороду: ее делила пополам широкая проседь. Волосы, сплошь белые и спутанные, падали на плечи.
— Ты же старый пес… — шепотом сказал себе Зоран.
И вглядываясь в грубые черты, в страдальческую морщинку, которая начиналась под левым глазом и, прорезая щеку, уходила в бороду, Зоран испугался. Он опоздал… Разве нужно Иллесии в мужья старого пса?
В разоренном городе Зоран отыскал всех своих. Иллу и серого кота первыми. Вместе они нашли Хассема на мельнице, где он продолжал вертеть ворот и ничего не знал о разгроме высших. Потом они с помощью Шмеля разыскали Береста и Ирицу. Энкино сам пришел к уже к вечеру: от наемников он узнал, куда идти.
Грабеж продолжался еще три дня. Захваченный город перетряхнули. Зоран уже слыхал, что наемникам за этот поход было обещано не жалование, а лишь доля от захваченной добычи. С обозом угнали скот и многих рабов, которых собирались потом перепродать на рудники и каменоломни богатого соседа — Анвардена. Зоран твердил своим:
— Мы тоже уйдем с обозом, я договорился.
Но они не ушли. Зоран чувствовал, что хлопочет впустую. Он просил, чтобы на телеге дали место больному и двум женщинам. Он имел в виду Береста, Ирицу и Иллу. Берест не приходил в себя. Он неподвижно сидел на тяжелом ларе, бессильно сложив руки. Зоран отвел глаза, увидев, как Ирица поднесла к его губам плошку с водой, потому что без нее он и напиться бы сам не смог.
— Мы никуда не поедем, — сказала Ирица Зорану.
Он понял по ее тону, что «мы» — это не все они, а только она и Берест… Иллесия, наоборот, твердила, что бросать Береста с женой одних никуда не годится, надо уговорить Ирицу ехать. Зоран развел руками:
— Так ты бы и уговорила!
Илла подошла, обняла Ирицу за плечи:
— Ты что, подруга? Слышишь, что мой-то говорит? Надо ехать, пока нас берут в обоз. А то засядем тут навсегда.
Зоран, расслышав, как Илла говорит о нем «мой-то», неожиданно для себя смущенно ухмыльнулся в бороду. Ирица не упрямилась. Энкино готов был отправляться хоть сейчас. Хассем, сунув в рот щепотку дикого корня, ожидал, когда велят собираться. Зоран вглядывался в его лицо. Он не видел его почти полгода, и ему казалось странным, что у Хассема над верхней губой — тонкие черные усы.
Они не уехали, потому что никто так и не сдвинулся с места. Куда на самом деле было им ехать? Где их кто ждет? В разгромленном городе, по крайней мере, есть крыша над головой. Зоран вообразил Береста, с таким же безучастным лицом сидящего на краю переполненной хламом обозной телеги, и рядом с ним — Ирицу, мерцающую глазами, как кошка, едва кто-нибудь из наемников подойдет слишком близко…
Обоз возвращается в Мирлент. Как там обустроиться шестерым бродягам, из которых у одного помутился разум? Где найти кров, куда наниматься на работу, чтобы выжить вшестером? Зоран вспомнил, как в Богадельне к своему скудному поденному заработку прибавлял тайком от Иллы немного сбереженных раньше денег, чтобы она не боялась потратить на себя лишний грош. Теперь их будет шестеро — и никаких сбережений.
Зоран не знал мирных ремесел. Он умел так-сяк сшить рубашку и сапоги, но не был ни стоящим портным, ни сапожником. Выше поденщика ему не подняться, а если повезет устроиться в кабак вышибалой — это будет верх мечтаний для поседевшего, хромого вояки. Хассем — просто чернорабочий. На постоянный заработок ему нет расчета. Вдобавок Зоран понимал, что такое дикий корень. Корешок сломает парня за год — за два. Энкино мог быть и писцом, и секретарем, и переводчиком у купцов, и учителем, и даже актером. Но это все не такие места, на которые может попасть любой с улицы. Ни вельможи, ни купцы не подпускают к своим бумагам пройдох без единого рекомендательного письма, а актеры сами часто сидят без хлеба. Иллесия станет мыть посуду в кабаке… А как приживется в городской нищете лесовица? Уж наверное, ничего хорошего, если в ней узнают лесную тварь. Вседержитель не наделял таких, как она, даром слова и не велел выходить замуж за людей…
Зоран повторял: едем, пока Шмель берется нас пристроить в обоз! Но когда подошло время выезжать, оказалось, что в дорогу никто даже не собрался. Обоз ушел без Зорана и его друзей. На прощанье Зорана разыскал Шмель, обнял его, похлопал по плечам:
— Вы же пропадете тут, Сокол!
— Ничего, как-нибудь будем, — отвечал Зоран. — Окна вставим, приберемся. Пропасть-то везде легко: и тут, и в Мирленте. Приезжай когда-нибудь в гости.
Раньше у Снодрека была одна мысль: как бы стать доблестным рабом? Снодрек был статный голубоглазый парень с тяжелыми кулаками, но и других парней отбирали в казармы по росту и стати. Чтобы подняться над остальными, нужен был особый дар, особая свирепость, как у Хидмара. И Снодрек оставался одним из тех ребят, которые мечтают заслужить на ристалище звание доблестного раба, а погибают в первых же поединках.
Когда в казарме появился Берест, тоже взятый за силу и стать, Снодрек настороженно присматривался к нему на ристалище — хотел оценить, насколько хорошо тот обучен. Снодрек, как и другие рабы, втайне желал, чтобы сосед не оказался лучше. Все бойцы были соперниками, потому что только сильнейшие могли рассчитывать на поблажки от господ. Но потом пошел другой счет.
Снодрек помнил, как Берест говорил своей десятке: «Не бойся, но и храбростью не хвались — стой надежно, защищай соседа. Верх будет наш, в обиду не дадимся». Берест учил, как надо, защищая друг друга, побеждать на ристалище высших. С ним те, что слабее, одолели тех, что были сильней.
Снодрек жалел только, что в бою один на один не действует наука Береста. Хидмар и другие доблестные рабы обособились, с презрением говоря, что поединок все равно покажет, кто чего стоит. Отрядный бой считался забавой для молодежи из высших, а единоборства — делом чести, испытанием духа. Бой не в одиночку не был славным уже потому, что потом воин мог бы получить упрек: «Хоть ты и одержал победу, но не благодаря себе, а с помощью других».
И все-таки Снодрек думал уже по-своему. «Десять на десять мы сильнее высших! А если бы мы все однажды взялись за мечи?».
Когда Берест провинился и был прикован к столбу на площади, Снодрек сперва упал духом. За своим вожаком он пошел бы в огонь. Мысль, что можно побеждать без него, что не Берест был главным условием победы, казалась ему невозможной. Но выбора не было, и сам Снодрек теперь говорил остальным: «Защищай соседа, не кидайся на врага в одиночку, не беги назад. Верх будет наш, не дадим себя в обиду!». Снодрек стал вожаком вместо Береста, и рабы одолели высших снова.
Вскоре в город пришли чужаки и перебили высших. Снодрек думал лишь об одном: как сохранить своих выживших ребят. Их осталось семеро.
Снодрек увел их, и они спрятались в катакомбах. Потом вооружились оружием, снятым с убитых. Снодрек не знал, куда идти и как устраиваться в разрушенном городе. Он увидел дым из разбитого окна замка — дым не от пожара, а от костра — и решил проверить, кто там поселился. Теперь у него был настоящий маленький отряд, и Снодрек чувствовал себя уверенно: при случае отобьемся!
