— Ты не откроешь? — спросил Селезнев, все еще смеясь.
— А зачем? У своих есть ключи. Кстати, надо бы сделать и тебе. А чужих мне видеть неохота.
Звонок повторился. Один, другой, третий раз. Потом кто-то начал вызванивать морзянкой: «открой!» Я заколебалась. Может, кто-нибудь из моих олухов посеял ключ?
— Открой, чего уж там! — сказал Селезнев. — Если тебе будут докучать, я приду на помощь.
— Сама справлюсь, — проворчала я, вылезая из кресла. — Ты лучше спрячься за холодильник. Не дай бог, Софочка пожаловала!
Но это была не Софочка. За порогом стоял Безуглов. Вот уж действительно: о черте речь, а он — навстречь! В руках у него был букет розовых гвоздик, на физиономии — умильное выражение, и, глядя на нее, я почему-то сразу вспомнила троянского коня. Может быть, у него тоже была такая длинная угловатая морда?
— Варвара, извини, что без приглашения, — затараторил Глыба. — Я на одну минуту!
— Ну заходи. — Я посторонилась.
— Я был несправедлив по отношению к тебе, — торжественно объявил он, закрыв за собой дверь. — Наговорил черт-те что, возвел напраслину, нагрубил, можно сказать. Ты уж меня прости. Вот, возьми. — Он протянул мне гвоздики и открыл пакет, который держал в левой руке. — Хотел сначала купить тебе коробку конфет, а потом решил: фрукты полезнее.
И он вложил мне в руки ананас, три здоровых грейпфрута и кулек с виноградом.
— А это, — сказал он, демонстрируя мне солидных размеров огурец, — гвоздь сезона. Новый сорт, недавно вывели. «Женская услада» называется.
«Эх, Глыба, Глыба, — подумала я, подавив вздох. — И зачем только ты пошел на мехмат? В военном училище твоим шуткам цены бы не было!» Но с волками жить — по-волчьи выть. Я подняла брошенную мне перчатку.
— Ой, какая прелесть! — (Бурный восторг.) — Где ты его достал? Я слышала, их распространяют по подписке только среди тех, кто уже не может услаждать женщин иными способами.
Если Глыба и собирался отразить мой выпад, то не успел. За моей спиной послышалось какое-то шлепанье. Я обернулась и узрела, конечно же, Селезнева. Но в каком виде! Хорошо, что Глыба не мог видеть моего лица. Идальго снял пуловер, рубашку и даже носки и расстегнул ремень. Он стоял, поигрывая борцовскими мускулами, которых не могла скрыть тонкая футболка, и смотрел на нас исподлобья.
— Кто здесь собирается кого услаждать? — осведомился он зловеще. — Ты не представишь нас друг другу, дорогая?
У Глыбы забегали глазки. Ростом он ничуть не уступал Селезневу, но программистским трудом таких бицепсов не наживешь. Сообразив, что сейчас его будут бить, он явно занервничал.
— Э… очень приятно!
С этими словами Глыба шустро повернулся к двери, зачем-то закрыл задвижку, истерично дернул ручку и, окончательно запаниковав, начал ломать замок.
— Уже уходишь? — сдавленно спросила я, помогая ему справиться с нехитрым устройством.
— Э… да! — Замок щелкнул, и он опрометью выскочил за дверь.
— Эй, постой! — крикнул ему вслед идальго, и было явственно слышно, как оклик придал Глыбе ускорения.
Мы с Селезневым посмотрели друг на друга и расхохотались.
— Где тебя учили так быстро раздеваться? — спросила я сквозь смех. — На курсах спринт-стриптиза? Ох, но как у него вытянулась рожа, боже мой!
— Огурец! — хохотал Селезнев. — Представляешь, что подумают люди, увидев, как он мчится с выпученными глазами и огурцом в руке?
— С «женской усладой»! — подхватила я, изнемогая. — Сексуальный маньяк!
Новый приступ неудержимого хохота. Я согнулась пополам, гвоздики и фрукты посыпались на пол.
— Тише… тише! — выдавил Селезнев через силу. У него по лицу уже катились слезы. — Нельзя… так… смеяться!
— Ему, видите ли, «очень приятно»! Ой, не могу!
Мы не расслышали, как в замке повернулся ключ. Дверь внезапно распахнулась и пинком бросила меня в объятия Селезнева. Я не обернулась. Я знала, что просто умру, если увижу сейчас физиономии друзей, взирающих на разбросанные по полу цветы и фрукты, на мокрое лицо идальго, прижимающего меня к широкой груди.
Судорожно всхлипнув, я уткнулась лицом в его майку и услышала за спиной гневный Прошкин возглас:
— Совсем стыд потеряли, охальники!
И как мне удалось выжить?
1999
