— А вы сохранили в своем распоряжении деньги, которые вам оставил ваш отец. Вы сохранили также право на собственность…
— Об этом мы могли бы договориться, — перебила Гвен.
— Чертовски благородно с вашей стороны. — Он шагнул к ней. — И вы сохранили независимость, не так ли?
— Ах, милорд, ну разве замужняя женщина может сохранить хотя бы видимость независимости?
— Вы, кажется, смогли. — Он привлек ее к себе и заглянул ей в глаза. — Ах, Гвен, вы жестокая и бессердечная ведьма. Вы завладели даже моей душой и при этом не хотите швырнуть мне хотя бы кусочек элементарной привязанности.
У нее перехватило дыхание.
— Мне кажется, привязанность, которую я вам… швырнула, вряд ли можно назвать «элементарной».
— Я не говорю о такой привязанности, но вы правы. В этом нет ничего «элементарного». — Он наклонился и поцеловал ее шею. — Скажите мне, Гвен, что вы меня любите.
Она улыбнулась:
— Хорошо, Маркус. Я вас люблю.
Он чуть отстранился и внимательно посмотрел на нее.
— Что вы сказали?
Она рассмеялась и отступила на шаг.
— Если вы не слышали…
— Я слышал. — Он шагнул к ней. — Но все равно я хочу услышать это еще раз.
— Почему?
— Потому что у меня есть три юных леди. Это весьма строгие особы, и они сказали, что меня ждут ужасные кары, пригрозили мне, если я не сделаю вас счастливой.
— Это единственная причина?
— Нет, леди Пеннингтон, не единственная. — Он закатил глаза. — Господи, до чего же вы упрямы!
— Я люблю вас, Маркус. Теперь вы счастливы?
— Речь о том, счастливы ли вы.
«Девочки, судя по всему, оказались правы, — подумала Гвен. — От одних этих слов… словно гора с плеч свалилась».
Она скрестила на груди руки и усмехнулась:
— Да, мне кажется, я счастлива.
— Почему?
— Но послушайте, Маркус, разве вам не достаточно одного моего признания?
Он отрицательно покачал головой:
— Мне так не кажется.
— Прекрасно. — Она вздохнула с преувеличенно театральным видом. — Я счастлива, потому что у меня есть все, чего я могла бы пожелать. И даже больше. У меня… У меня есть вы.
Он молча смотрел на нее. Наконец сказал:
— Повторите это еще раз.
— Я вас люблю.
— Скажите это… по-другому. Скажите серьезно. Она рассмеялась:
— Я говорю серьезно.
Он сокрушенно покачал головой:
— Ваши слова мне не кажутся искренними. Она снова рассмеялась:
— Маркус, но я говорю совершенно искренне. Почему вы не верите?
Он тяжело вздохнул:
— Не знаю… Мне показалось, что ваша искренность какая-то половинчатая.
— Как вы меня раздражаете! — Она повернулась к нему спиной, широко раскинула руки и прокричала: — Я люблю графа Пеннингтона! Я люблю моего мужа! Я люблю Маркуса Алоизия Гренвилла Гамильтона Холкрофта!
— И он тоже любит вас, — раздался у ее уха низкий голос Маркуса. — Теперь это прозвучало искренне. — Он обнял ее. — Видимо, действительно легче признаваться в своих истинных чувствах — я ведь уже изучал это явление, — когда не смотришь друг на друга.
— Вздор. — Она высвободилась и повернулась к нему лицом. — Я считаю, что вам следует продолжить свои научные исследования.
Он взглянул на нее недоверчиво:
— Вот как?
— Да, я так считаю, — кивнула Гвен.
Она ухватила мужа за отвороты куртки и привлекла к себе. Затем попятилась, увлекая его за собой. Почувствовав за спиной ствол дерева, остановилась.
— Видите ли, милорд, ваша теория вызывает сомнения…
— Вы так считаете?
— Да. — Гвен пристально посмотрела на него, и ее сердце затрепетало; она увидела в его глазах искреннее чувство — в этом не могло быть сомнений. — Я полагаю, что действительно легче признаться в своих чувствах, когда не смотришь друг на друга. Но только в том случае, когда ты не доверяешь другому… — Она прижала ладони к груди мужа, и его мускулы напряглись от этого прикосновения. — Если же человек уверен, если человек…
— Доверяет?
— Я хотела сказать «знает». Но доверие, конечно, тоже необходимо. — Она сделала глубокий вдох. — Если ты понимаешь, что можешь довериться другому, открыть свои чувства…
— Сердце?
Гвен кивнула и обвила руками его за шею. Немного помедлив, вновь заговорила:
— Так вот, в этом случае нет нужды избегать взгляда, потому что ты точно знаешь, что увидишь в глазах другого.
— И что же вы видите в моих глазах? — Он обнял ее и прижал к груди.
— Мою жизнь, — ответила она.
— Ах, Гвен. — Он прикоснулся губами к ее губам. — Я и мечтать не мог…
— О чем? — прошептала она.
— О вас. — Он еще крепче прижал ее к себе, и их губы слились в поцелуе.
«Но всегда ли мы будем чувствовать то же, что чувствуем сейчас?» — промелькнуло у Гвен. Страсть их вспыхивала всякий раз, как только Маркус прикасался к ней, и ей хотелось, чтобы так было всегда, хотелось, чтобы муж был рядом с ней всю жизнь.
Его поцелуй становился все более страстным, и Гвен еще крепче к нему прижалась; она хотела ощутить его возбужденную плоть.
Наконец поцелуй их прервался, и она прошептала:
— Но, Маркус…
— Что, дорогая?
— Маркус, это было бы совершенно непристойно… — Гвен ахнула — он принялся поглаживать ее груди, и она даже сквозь шелк амазонки почувствовала жар его прикосновений. — Да, было бы…
— Было бы — что? — Маркус по-прежнему ласкал ее.
— Если бы мы… Ну, вы понимаете… прямо здесь. — Она запустила пальцы в его волосы.
— Да, понимаю. — Маркус провел ладонью по ее бедру. — Да, это было бы совершенно непристойно, но все-таки…
Его пальцы скользнули меж ее ног, и она тихонько всхлипнула.
— Ведь мы муж и жена, не так ли?
— Да, действительно. — Она и не думала противиться.
— И никто нас здесь не увидит, — проговорил он хриплым шепотом.
— Тогда, может быть… — Она провела ладонью по твердой выпуклости на его бриджах, и он шумно выдохнул и пробормотал:
— Господи, Гвен, это же…
Она потянулась к пряжке его ремня и прошептала:
