Что же до моей Урсулы, она не любила заниматься подобнымииграми. Она не выносила самого вида мучений. Древний обряд причащения кровью взамке она терпела только из-за музыки, ладана и верховной власти Флориана иГодрика, руководивших всеми ее поступками.
Ночь за ночью город медленно пустел, люди покидали своисельские жилища. Санта-Маддалана, где я получил свое новое воспитание, всесильнее разрушалась. Урсула увлеклась играми с осиротевшими детьми. Иногда онаусаживалась на церковных ступенях, убаюкивая человеческого младенца, воркуя надним и рассказывая сказки на французском языке.
Она напевала старинные баллады на латыни времен еепридворной жизни – примерно двести лет тому назад, как она мнепризналась, – и рассказывала о сражениях во Франции и в Германии,исторические названия которых для меня ничего не значили.
– Не забавляйся с детьми, – сказал я. – Онитебя запомнят. Они вспомнят о нас.
Не прошло и двух недель, как городская община окончательноразрушилась. Оставались в живых только сироты и горстка очень древних стариков,да еще тот францисканский священник со своим отцом – с тем маленьким лукавымпроказником, просиживавшим по ночам в освещенной комнате за картами, играя ссамим собой, словно даже не догадывался, что происходит на улицах.
Должно быть, на пятнадцатую ночь, появившись в городе, мысразу поняли, что остались в живых только двое. Нам было слышно, как тихонапевает себе под нос крошечный старичок, сидя в опустевшей гостинице снезапертыми дверями. Он был чудовищно пьян, и его влажное, раскрасневшееся лицосияло при свете свечи. Он с шумом разбросал карты по кругу на столе дляпасьянса, известного под названием «Часы».
Францисканский священник сидел с ним рядом. Когда мы вошли вгостиницу, он посмотрел на нас бесстрашно и спокойно.
Меня обуревал голод, опустошающий голод, я думал только обих крови.
– Я никогда не называл тебе свое имя, не так ли? –осведомился он у меня.
– Нет, вы никогда его не называли, отец, –согласился я.
– Иешуа, – сказал он. – Таково мое имя, ФраИешуа. Вся остальная община ушла обратно в Ассизы, и они забрали с собойпоследних детей. Им предстоит длительное путешествие на юг.
– Я знаю об этом, отец, – откликнулся я. – Ябывал в Ассизах, молился там святому Франциску. Скажи мне, отец, когда тысмотришь на меня, не видишь ли ты вокруг ангелов?
– А почему я должен видеть ангелов? – спокойновозразил он. Он перевел взгляд с меня на Урсулу. – Я вижу здесь красоту,вижу юность, запечатленную в полированной слоновой кости. Но я не вижу ангелов.И никогда их не видел.
– Я встречал их однажды. Могу я присесть?
– Поступай, как тебе угодно.
Он наблюдал за нами, стараясь сидеть прямо на простомдеревянном стуле, в то время как я уселся напротив него, совсем так же, какбыло в тот день, на открытом воздухе, но теперь мы находились не в беседке,увитой зеленью и благоухающей под лучами солнца, а в помещении внутри самойгостиницы, где пламя свечей освещало большее пространство и где было гораздотеплее.
Урсула смущенно поглядела на меня. Она не имела ни малейшегопредставления о том, что я задумал. Я никогда не видел ее беседующей скаким-либо человеческим существом, за исключением меня самого и детей, скоторыми она забавлялась, – другими словами, она разговаривала лишь стеми, благодаря кому оживало ее сердце и кого она отнюдь не собиралась убивать.
Я не мог даже представить себе, что она думала об этомкрошечном человечке и о его сыне, священнике-францисканце.
Старику удалось разложить свой пасьянс.
– Вот, видишь, я говорил тебе, что сойдется. Нашаудача! – сказал он с удовлетворением и сложил грязные, потертые карты вколоду, чтобы перетасовать их и разложить пасьянс снова.
Священник взглянул на него остекленевшими глазами, словно немог собраться с мыслями, чтобы обмануть или подбодрить старика-отца, а затемснова посмотрел на меня.
– Я видел этих ангелов во Флоренции, – сказаля, – и разочаровал их, нарушил данную им клятву, утратил свою душу.
Он отвернулся от отца и пристально взглянул на меня.
– К чему ты продолжаешь мне это рассказывать?
– Я ведь не приношу вам никакого вреда. Как и мояспутница, – со вздохом оправдывался я.
Наступил тот момент в нашей беседе, когда мне нужно былопротянуть руку за чашкой или за высокой пивной кружкой и отпить хотьчего-нибудь. Голод уже измучил меня. Интересно, страдает ли от жажды и Урсула?Я уставился на вино священника, которое теперь ничего не значило для меня,абсолютно ничего, поглядел прямо ему в лицо, покрывшись потом от яркого сиянияи жара, исходившего от свечей, и продолжил:
– Я хочу, чтобы вы знали о том, что я видел их, что яговорил с ними, с этими ангелами. Они пытались помочь мне расправиться счудовищами, захватившими власть над вашим городом и над людьми, которые здесьжили. Я хочу, чтобы вы знали об этом, отец.
– Зачем, сын мой, почему ты мне все это рассказываешь?
– Потому что они были красивы, и они были такими женастоящими, как мы с вами, и вполне реальными. Вы видели самые отвратительныесвойства человека; вы могли видеть праздность и предательство, трусость иобман. Теперь вы видите перед собой демонов, вампиров. Ладно, я хочу, чтобы вызнали, что своими собственными глазами я видел ангелов, настоящих ангелов,великолепных ангелов, и что они были еще более прекрасны, чем я смог быкогда-нибудь выразить словами.
Он долгое время смотрел на меня задумчиво, затем взглянул наУрсулу, встревоженно наблюдавшую за мной, наверное более испуганную, чем я сам,и сказал:
– Почему же ты предал их? Зачем они вообще явились ктебе, хотелось бы знать, и, если к тебе на помощь пришли ангелы, почему же тыне оправдал их надежды?
– Из-за любви, – с улыбкой пожал я плечами. Он неответил.
Урсула склонила головку мне на плечо. Я ощутил, как еераспущенные волосы коснулись моей спины.
– Из-за любви! – повторил священник.
– Да, а также во имя чести.
– Честь…
– Никто не сможет понять это. Господь не приемлетэтого, но это правда, а теперь, отец, скажите, что разделяет нас – вас, и меня,и эту женщину, сидящую рядом со мной? Что пролегло между нами – между почтеннымсвященником и парой демонов?
Маленький проказник внезапно шаловливо расхохотался. Он сшумом шлепнул по столу великолепной комбинацией из карт.
