— Знакомьтесь, господа, — с насмешливой церемонностью произнес Мун, поводя тростью в сторону безголового. — Это мой Ком. Ком, это Георгий аль-Рашид.
Безглавец хрюкнул в ответ нечто нечленораздельное и протянул аль-Рашиду гигиеническую салфетку.
— Ком? — не понял Георгий, вытирая лицо от запекшейся крови; правая щека распухла едва ли не вдвое.
— Ну да, — пожал плечами старик, — так его зовут. Слыхал поговорку: первый блин всегда комом? Так вот, это как раз тот случай. Однако хоть он и не оправдал главных моих ожиданий, кое-какая польза есть и от него. Как говорится, в хозяйстве все пригодится.
Ком небрежно уронил кресло перед Георгием, развернулся и с тем же одышливым пыхтением отошел в сторонку. Где и замер в совершенной неподвижности, скрестив на бочкообразной груди все свои ручищи и весьма напоминая со стороны эдакий древесный ствол с обломанной макушкой, кряжистый и узловатый.
Садясь в предложенное кресло, Георгий искоса присмотрелся к Кому. Н-да, силища в этой на первый взгляд кое-как слепленной глыбе плоти ощущалась немереная: такой, пожалуй, башенное орудие танка узлом завяжет и не крякнет. Ладно, будем надеяться, что у старика не осталось больше в запасе подобных «комов», а уж с одним он как-нибудь…
Глава 20 Ум Муна
Без жалости все смерть разит:
И звезды ею сокрушатся,
И солнцы ею потушатся,
И всем мирам она грозит.
Не мнит лишь смертный умирать
И быть себя он вечным чает;
Приходит смерть к нему, как тать,
И жизнь внезапно похищает.
У. Р. Державин
— Устроился? — поинтересовался Антеус— Тогда слушай… Родился я действительно в тысяча девятьсот девятнадцатом году, в самом начале позапрошлого, двадцатого века. Так что сама моя жизнь достойна отдельного рассказа. Да какое там рассказа — романа! И не одного. М-да… Довелось мне на этом свете повидать много всякого: я был свидетелем возрождения, упадка и гибели империй, очевидцем (а порою и участником) величайших войн и революций… впрочем, об этом как-нибудь в другой раз. — При этих словах Мун чуть усмехнулся, словно давая понять, что, конечно, никакого другого раза им не представится. — Так вот, переходя к сути, скажу: богатство пришло ко мне довольно поздно. Где-то на рубеже веков. Так уж оно вышло. А очень богатым человеком я стал лишь в две тысячи десятом году, то есть, считай, будучи уже глубоким стариком. Какая насмешка судьбы, не находишь? Я, который мог обладать практически всем, иметь любые удовольствия мира, в реальности принужден был выбирать из предлагаемого ассортимента лишь самые диетические блюда; кроме того — и это, пожалуй, тревожило меня всего более, — моя жизнь стремительно приближалась к своему завершению…
Правда, старческими болезнями я пока еще не страдал, да и никакими другими тоже; здоровьем я всегда отличался отменным, хотя смолоду и к выпивке был наклонен, и потаскун был изрядный. Однако с возрастом не поспоришь. Тем не менее я пытался. Очень пытался! Если старость — это болезнь, рассуждал я, значит, ее можно вылечить. Ну а если это некая программа, заложенная в нас, в наши гены, природой, тогда эту программу можно отменить, вывести из строя, в конце концов! И это не пустые фантазии. Известно ли тебе, что, например, бактерии в лабораторных условиях могут существовать неограниченно долго? Линии раковых клеток, полученные в моих лабораториях сто с лишним лет назад, благополучно живут до сих пор. Растения, которые размножаются вегетативным путем, также практически бессмертны. Да что растения! Щуки — и те живут по двести лет, не старея! А коль скоро такое доступно одним живым организмам, следовательно, может — должно! — стать доступным человеку.
Чего я только не перепробовал, чтобы вернуть своему телу молодость или хотя бы продлить отмеренные природой годы. Я окружил себя множеством врачей-геронтологов, как специалистов, так и очевидных шарлатанов; целый университет создал под изучение проблем старения! Принимал антиоксиданты и всякие снадобья, порой в день выходило до ста таблеток… Один мой врач посоветовал мне питаться черникой и черносливом, дескать, они препятствуют старению — я жрал их килограммами! Другой знахарь рекомендовал есть лишь одноцветную пищу и пить ионизированную воду. Ха-ха! От этой диеты я едва не отдал богу душу досрочно. Разумеется, постоянно проходил курсы клеточной терапии, мне делали массированные инъекции стволовых клеток, подкожно и внутривенно… Даже всякими восточными практиками занимался: часами медитировал в позе лотоса, пытаясь достичь состояния «самадхи».
Не скажу, что все эти усилия оказались напрасными, однако когда мне перевалило за сотню, я совершенно четко понял: еще пара-тройка лет — и все. «Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны!» Вот тогда я всерьез задумался о том, чтобы заморозить свое тело, поместив его в криостат с жидким азотом. В те времена криоконсервацией занимались только в Мичигане, в институте крионики. Но я распорядился начать разработки в этом направлении в университете моего имени. Деньги — великая движительная сила, поэтому всего через год с небольшим у нас был не только свой криостат, но и идеальный криопротектант — замораживающее вещество, многократно превосходящее по своим характеристикам мичиганский аналог. Американцы-то замораживать научились, а вот чтобы разморозить потом без потерь — это у них никак не выходило. Мои ученые в рекордные сроки смогли создать такие технологии. А для себя я твердо решил, что если в ближайшее время усилия по кардинальному продлению моей жизни не дадут конкретных ощутимых результатов, велю себя заморозить, как говорится, до лучших времен. Слава богу, до этого не дошло…
Еще на рубеже тысячелетий ряд научных институтов вели разработки по расшифровке нейронного кода — кода, с помощью которого мозг, посылая сигналы, управляет конечностями; в самом конце двадцатого века ученые из Атланты вживили один электрод в мозг парализованного человека — и он смог одной лишь силой мысли двигать курсор по экрану компьютера и даже складывать буквы в слова! Примерно в это же время другая группа ученых из университета Джорджии добилась аналогичных результатов тем же способом; только электрод был уже не один, а несколько. Их пациент просто представлял себе, будто двигает рукой, возбуждая тем самым определенные зоны своего мозга; это фиксировалось вживленными в его мозг электродами, а сигналы при помощи миниатюрного передатчика, помещенного под кожей его головы, передавались на компьютер. Потом, в году где-то две тысячи четвертом, Эрик Лейтхардт, нейрохирург госпиталя в Сент-Луисе, использовав какое-то количество электродов, тоже научил своих пациентов мысленно управлять курсором на экране компьютера. Но наибольшего успеха удалось достигнуть команде американских ученых, кажется, из Дьюкского университета: они вживили одиннадцати пациентам, страдающим болезнью Паркинсона, по тридцать два электрода толщиною с человеческий волос в ту область головного мозга, которая отвечает за координацию движений. Потом, подключив пациентов к компьютеру, им предложили поиграть в компьютерные игры. И больные с задачей справились! А ученые смогли расшифровать нейронный код и разработать алгоритм, позволяющий переводить мысли о движении руки в компьютерный приказ.
