Он вынул зонт из шкафа и вернулся к письменному столу. Если развернуть во всю длину «Ла Република», ее хватит, чтобы закрыть почти весь зонт так, чтобы торчала только ручка, ручка и часть розовой ткани шириной с ладонь. Он так и сделал, остался весьма доволен собой, покинул кабинет и спустился вниз к Патте. Постучался, подождал, убедился, что шеф сказал «Войдите», и вошел.
Обычно, войдя, Брунетти заставал Патту за столом — «на троне», вот что первое всегда приходило в голову, — но сегодня он сидел на одном из стульев поменьше, перед письменным столом, справа от темноволосого человека, который расположился в кресле совершенно вольготно, скрестив ноги, одну руку свесив с подлокотника, держа сигарету двумя пальцами. Ни один из них не потрудился встать, когда вошел Брунетти, хотя посетитель снял ногу с ноги и наклонился вперед, чтобы стряхнуть пепел в малахитовую пепельницу.
— А, Брунетти, — проговорил Патта. А он что, ждал кого-то еще? Потом указал на сидевшего рядом человека. — Это синьор Вискарди. Он приехал в Венецию на один день и зашел, чтобы отдать мне приглашение на торжественный обед в палаццо Пизани Моретта на следующей неделе, и я попросил его остаться. Я подумал, что ему захочется поговорить с вами.
Тогда Вискарди встал и подошел к Брунетти, протягивая руку.
— Хочу поблагодарить вас, комиссар, за внимание к этому делу. — Как и отметил Росси, этот человек говорил как миланец, пропуская звук «р» — звук соскальзывал с его языка, непроизнесенный. Это был высокий человек с темно-карими, мягкими, спокойными глазами и легкой, успокаивающей улыбкой. Кожа под левым глазом была, похоже, слегка припудрена.
Брунетти пожал ему руку и улыбнулся в ответ.
Здесь вмешался Патта:
— Боюсь, Аугусто, что особенных успехов нет, но мы надеемся, что вскоре получим какую-то информацию о твоих картинах. — Он обращался к Вискарди фамильярно, на «ты», и Брунетти подумал, что эту близость он обязан заметить. И отнестись к ней с уважением.
— Я очень надеюсь. Моя жена весьма привязана к этим картинам, особенно к Моне. — Так говорят о детях, когда они привязаны к своим игрушкам. Все свое внимание и шарм он обратил на Брунетти. — Может быть, комиссар, вы могли бы сказать, есть ли у вас какие-то — кажется, это называется «следы». Мне хотелось бы сообщить жене приятные новости.
— К сожалению, синьор Вискарди, нам почти не о чем докладывать. Описания тех людей, которых вы видели, мы раздали нашим сотрудникам и послали фотографии с ваших картин в полицию, занимающуюся подделками произведений искусства. Но кроме этого, ничего.
Синьор Вискарди улыбнулся, услышав это, и Брунетти подумал, что Вискарди не следует знать о попытках Руффоло поговорить с полицией.
— Но разве, — вмешался Патта, — вы никого не подозреваете? Помнится, я читал в вашем донесении, что Вьянелло собирался поговорить с подозреваемым в прошлые выходные. Что случилось?
— Подозреваемый? — В глазах Вискарди загорелся интерес.
— Подозрения не оправдались, синьор, — сказал Брунетти, обращась к Патте. — След оказался ложным.
— Я думал, это тот человек с фотографии, — не унимался Патта. — Я прочел его имя в донесении, но забыл.
— Это не тот ли человек, чей портрет показывал мне ваш сержант? — спросил Вискарди.
— Судя по всему, след оказался ложным, — повторил Брунетти, улыбаясь и извиняющимся тоном. — Выяснилось, что он не имеет к этому никакого отношения. Во всяком случае, мы уверены, что не имеет.
— Кажется, вы правы, Аугустино, — сказал Патта, упорно называя посетителя по имени. Потом повернулся к Брунетти и постарался придать своему голосу твердость. — Что у вас есть на тех двоих, чьи описания вы получили?
— К сожалению, ничего, синьор.
— А вы провентилировали… — начал Патта, и Брунетти стал внимательно слушать его одного, ожидая, какие последуют конкретные предположения. — А вы провентилировали наши постоянные источники? — Подчиненные должны понимать начальство с полуслова.
— О да, синьор. Мы сделали это в первую очередь.
Вискарди отодвинул свой накрахмаленный манжет, бросил взгляд на сверкающее пятнышко золота и сказал, обращаясь к Патте:
— Не хочу, чтобы вы из-за меня опоздали на предстоящий деловой ланч, Пиппо.
Как только Брунетти услышал имя Патты, он поймал себя на том, что мысленно повторяет его, словно мантру: Пиппо Патта, Пиппо Патта, Пиппо Патта.
— Вы не хотите составить нам компанию, Аугустино? — спросил Патта, не обращая внимания на Брунетти.
— Нет, нет. Мне нужно в аэропорт. Жена ждет меня на коктейль, а потом, как я уже сказал, у нас гости к обеду.
Наверное, он назвал Патте и имена этих гостей, потому что одного намека на их существование было достаточно, чтобы Патта широко улыбнулся и хлопнул в ладоши, словно радуясь их присутствию здесь, в своем кабинете.
Патта тоже посмотрел на часы, и Брунетти оказался очевидцем его страданий — приходилось позволить богатому и могущественному человеку отправиться обедать с другими богатыми и могущественными.
— Да, мне действительно нужно идти. Не могу заставлять министра ждать.
Патта не стал щеголять перед Брунетти фамилией этого министра. Интересно, подумал Брунетти, почему это? — то ли догадывался, что она не произведет на него впечатления, то ли опасался, что фамилия эта ему ничего не скажет. Ну и ладно, ему и знать ее ни к чему.
Патта подошел к тосканскому шкафу пятнадцатого века, стоявшему у двери, и вынул оттуда свой плащ. Накинул его и помог Вискарди надеть пальто.
— Вы уходите? — спросил Вискарди у Брунетти, который ответил, что уходит. — Вице-квесторе идет в Корте-Сконта на ланч, но я иду к Сан-Марко, где возьму лодку до аэропорта. Вам, случайно, не в ту же сторону?
— Ну как же, синьор Вискарди, именно в ту, — солгал Брунетти.
Патта двинулся впереди вместе с Вискарди. Они подошли к двери, ведущей на улицу. Там они пожали друг другу руки, и Патта сказал, что они увидятся с Брунетти после ланча. На улице Патта поднял воротник плаща и быстро свернул налево. Вискарди же повернул направо, подождал, пока Брунетти поравняется с ним, и направился к Понте-деи-Гречи и дальше — к Сан-Марко.
— Я очень надеюсь, что с этим делом быстро разберутся, — сказал Вискарди для начала.
— Да, и я тоже, — согласился Брунетти.
— Я надеялся, что в отличие от Милана Венеция более безопасный город.
— Это, конечно же, необычное преступление, — отозвался Брунетти.
Вискарди немного помолчал, искоса посмотрел на Брунетти, а потом пошел дальше.
— До того как я переехал сюда, я считал, что в Венеции всякое преступление — вещь необычная.
— Конечно, здесь это более необычно, чем в любом другом городе, но преступления у нас бывают, — объяснил Брунетти, а потом добавил: — И есть преступники.
