слушаю, — упёршись бёдрами в стену, вымощенную чёрным мрамором, Рад скашивает взгляд в мою сторону.
— Не “нукай”. Не запряг!
Он смеётся в ответ. Громко так, действуя мне на нервы.
А мне не смешно. Один только вид алой крови на его разбитой губе заставляет меня трястись.
Вытащив из диспансера квадратик бумажного полотенца, смачиваю его в воде под холодной струёй и подношу к губе Радмира. Прижимаю слегка.
Встречаемся взглядом. Глаза в глаза.
Он не моргает. Смотрит на меня так проникновенно, что я невольно теряюсь и, не выдержав первой, отвожу взгляд.
— Он же старый, Наташа, — Рад нарушает молчание, но в его голосе больше нет той чужой пугающей интонации. — Да и как человек — говно. Ты бы потрудилась узнать о своём “деде” хоть немного информации прежде, чем прыгать к нему в постель.
— Он не дед!
— Ну, да. Прости, что оскорбил старого кобеля.
— Послушай…
— Нет, это ты меня послушай! — взяв за запястье, отводит мою руку от своей губы. — Этот чёрт пытался убить меня и тебя заодно. Причём дважды.
— Что ты несёшь? — качаю головой.
— Как его фамилия? — кивает на дверь, но я точно знаю, о ком сейчас идёт речь.
— Нет, — снова качаю головой и от испуга прижимаю ладони ко рту, чтобы случайно не закричать.
— Востриков. Ты же помнишь, да, Наташа?
— Врёшь.
— А зачем мне врать? — подавшись вперёд, больно хватает меня за плечи, врезаясь пальцами в кожу будто шурупами. — Я любил тебя, дура! Всегда любил! И сейчас люблю. А ты настолько слепая, что ничего не видишь дальше своего носа. Мне не поверила. А ему? Почему ты поверила ему?
— Дело не в этом, — перехожу на крик. — Дело в тебе! Я не могу простить тебе смерть дочери. И никогда не прощу.
— Эгоистка. Думаешь только о себе, дура!
— Хватит называть меня дурой, — упёршись ладонями в грудь Радмира, пытаюсь оттолкнуть бывшего подальше от себя, но он не двигается ни с места. — Ты больше мне никто. Никто! Понял?
— А он кто? Кто этот старый пердун Востриков тебе, иначе я не понимаю, Наташа? Ты совсем кукушкой поехала.
— Сергей — мой отец, — выплёвываю с болью, едва не плача, потому что в уголках глаз уже жжёт словно кислотой. — Отпусти меня. Я тебе всё сказала.
Тиски исчезают и я наконец-то делаю глубокий вдох.
Один шаг назад.
Ещё один шаг.
А когда подхожу к двери и хватаюсь за ручку, в спину летит хриплый голос Радмира.
— Востриков реально твой отец?
— Да, — отвечаю тихим голосом, потому что сил во мне почти не осталось, как и эмоций.
В голове набатом стучат одни и те же мысли, заставляя меня возвращаться в прошлое. Перед глазами оживают страшные картинки, которые я так сильно старалась забыть последние месяцы.
Как же так?
Как же…
Слёзы по щекам капают и летят вниз. Я даже рукой их не смахиваю, потому что плевать на всё.
Господи, за что мне всё это? За чьи грехи расплачиваюсь?
Ответа нет. Я не знаю почему.
Тело непослушное, ноги свинцом налиты, будто в тяжёлых кандалах иду.
Увидев меня, Сергей поднимается с места и спешит навстречу, распахивая объятия.
— Всё хорошо, дочь? — хочет обнять меня за плечи, но я качаю головой и делаю шаг назад.
Отрывая взгляд от пола, фокусирую его на морщинистом лице Вострикова. Вот, значит, какой ты, враг моего мужа, — человек, разрушивший мою жизнь, отнявший у меня всё самое лучшее.
Сергей меняется в лице, сказать что-то хочет, но молчит. А я выдавливаю из себя слова, словно достаю из сердца разбитые осколки стекла.
— Ты всё знал? — шёпот моих губ.
— Наташ, давай сейчас уйдём и обо всём поговорим? Но не здесь, пожалуйста.
Ухмыляюсь, глотая слёзы.
“Пожалуйста”
Значит, просить ты умеешь. Было бы смешно, если бы не так обидно. Потому что всё это время я заочно ненавидела и проклинала родного отца!
— Ты знал? Да или нет? — спрашиваю настойчиво и Сергей наконец-то кивает.
— Прости, дочь… Я узнал слишком поздно.
Отвергаю ещё одну попытку обнять меня.
Возвращаюсь к стулу, где оставила свою сумку, чтобы достать оттуда ключи от подаренной машины.
— Забери. Мне не нужны твои подарки, — повесив ручку сумки на плечо, двигаюсь прочь из зала ресторана, но Сергей ловит меня за запястье.
— Постой. Ты не можешь уйти, Наташа. Не горячись и для начала выслушай меня. Пожалуйста…
— Оставь меня в покое, — цежу через зубы, — мне даже в глаза смотреть тебе противно, не то чтобы говорить.
Ухожу, не оборачиваясь. Но оказавшись на улице, возле главного входа в ресторан, прижимаюсь спиной к фасаду здания и, спрятав лицо в ладонях, тихо плачу.
Не знаю, сколько проходит времени прежде, чем рядом раздаются шаги. Притихаю. Прислушиваюсь.
— Держи, сейчас тебе это нужно, — говорит мужской голос, который я сперва не узнаю.
Отрываю лицо от ладоней, заплаканными глазами всматриваюсь в расплывчатое пятно перед собой. Марк?
Марк протягивает пластиковую бутылку с водой и носовой платок, а я лишь киваю в ответ.
Пока откручиваю крышку на бутылке, Марк закуривает сигарету. Понятия не имею, откуда он здесь взялся, наверное, был в ресторане вместе с Радмиром и стал очевидцем всего того ужаса, что произошёл в “Амаксе”.
— Наташ, прости, — говорит Марк. — Это я сказал Радмиру, что видел тебя с Востриковым в прошлый раз. Да и вообще… Я с самого начала был инициатором того, чтобы вы с Радмиром расстались. Я всегда был против тебя. Извини. Я не имел права вмешиваться. Только сейчас это понял.
Перестаю жадно глотать воду. Взгляд фокусирую на мужском профиле. А в голове всплывает позабытый эпизод на похоронах Островского, когда его друг Гена просил у меня прощение за использованный презерватив в машине.
Слова застревают в горле. Мне нечего сказать. Что ж… Видимо, у кого-то свыше отменное чувство юмора или это я такая “счастливая” идиотка, окружающая себя сплошными отрицательными персонажами.
Пока мы с Марком молчим, из ресторана выходит Радмир и, увидев меня, берёт курс в мою сторону. Его друг преграждает дорогу, когда до меня остаётся каких-то жалких полметра.
— Рад, не надо, — качает головой Марк.
— Отвали, — цедит через зубы Рад, пытаясь отпихнуть друга куда подальше.
— Ты сейчас сделаешь только хуже.
— Не лезь не в своё дело.
— Марк, — вмешиваюсь я, понимая, что ещё одну бурю точно не выдержу, — ты на машине? Отвези меня, пожалуйста, домой.
Возле подъезда прощаюсь с Марком. В голове всё ещё стоит гул мужских голосов, от которых мне никуда не спрятаться. Чем сильнее я хочу их прогнать, тем громче они становятся.
