когда мы вошли в Зимний дворец.
– Зачем? – зло спросил он.
– Я понесу её.
– Вы офицер или прислуга? – оборвал он меня, сам снял шляпу, сунул её под мышку, но она была велика. Тогда он её просто швырнул первому попавшемуся лакею.
Нам на встречу по анфиладам дворца шёл Кутайсов. Одет он был в синий бархатный камзол, богато расшитый золотой нитью. Его восточное лицо румянилось, как пирог, вынутый из печи.
– Ах, наш фельдмаршал! Рад приветствовать вас, милостивый государь, Александр Васильевич.
– Здравствуйте, – Суворов крепко пожал Кутайсову руку. Пожатие до того крепкое, что гардеробмейстер ойкнул от неожиданности. – А я вас помню. Вы цирюльником прислуживали.
– Ну, это было давно, – покраснел от стыда Кутайсов. – Нынче у меня другая должность.
– Надо же! – удивлённо воскликнул Суворов.
– Да, – не без гордости подтвердил Кутайсов. – И довольно высокая.
Суворов увидел лакея, стоявшего у очередной двери, и поклонился ему. Лакей смутился и поклонился в ответ.
– Что вы делаете? – растерялся Кутайсов. – Зачем вы ему кланяетесь. Он же из прислуги.
– Так, сегодня он прислуга, а завтра, кто ж его знает, кем будет, – пожал плечами Суворов. – Вот вы тоже брадобреем были, а нынче в высокой должности.
Кутайсов плотно сжал губы, побледнел, но не посмел ответить дерзостью на оскорбительный намёк.
Император встретил фельдмаршала сдержано и холодно.
– Я рассчитывал на вас, Александр Васильевич, – сказал он. – Думал, что вы мне поможете создать армию нового образца.
– Чем же старая плоха, Ваше императорское Величество? – удивился Суворов.
– Не в форме дело: не в сюртуках, не в буклях, – пытался объяснить ему Павел. – Дисциплина, выучка, организованность. С запада, из Франции ползёт зараза якобинская. И скоро нам придётся с ней столкнуться. Нам нужно будет выстоять. Мы должны быть сильнее.
– Возможно у меня устаревшие взгляды, но одной муштрой этого не добиться. Извините, но я не понимаю, чем армия Фридриха Прусского сильнее нашей. Мы всегда били его, и по Берлину прошлись победителями, и все крепости его покоряли.
– В чем, по вашему мнению, отличие прусского солдата от русского? – спросил император.
– Трудно судить о том. Думаю, прусский солдат беспрекословно идёт в атаку, подчиняясь страху, выработанному муштрой. А русский солдат всегда воюет за царя, за отечество, за православную веру.
– Но неужели нельзя соединить первое и второе?
– Простите меня, Павел Петрович. Я уже стар. Ни сил, ни ума не осталось. Дозвольте оставить службу, да вообще – жизнь мирскую. Хочу доживать последние дни послушником в монастыре. Надо предстать перед Богом с чистой совестью, замолить грехи…
– Но, Александр Васильевич, как же без вас Россия? – растерялся Павел.
– А что, без меня генералов мало? Заграница смеяться будет: назначили командующим мумию ходячую. Из него песок сыплется, а он армией командует. В монастырь бы мне – самый раз.
– Идите! – отрывисто приказал царь, отвернулся, даже не ответив на поклон Суворова.
Я проводил фельдмаршала до кареты.
– Вот такие дела, Семён, – сказал он с тяжёлым вздохом.
Фельдмаршал показался мне совсем маленьким высохшим старичком. И все же я спросил:
Ответьте, разве Павел Петрович делает что-то неправильно? Разве хочет гибели России?
– Ну, что ты. Я так вовсе не думаю. Да и кто ж её погубит, такую огромную и могучую? Только если сами мы сдуру. Но, понимаешь, не лежит у меня душа к реформам нашего императора. Понимаю, что делает он это, поддаваясь самым благороднейшим порывам души. Но ангел-хранитель шепчет мне на ухо, чтобы я не ввязывался в дела императора. А может, я уже в том возрасте, когда старики становятся желчными, упрямыми и тупыми.
– Вовсе нет, – запротестовал я.
– С Богом, Семён, – пожал он мне крепко руку. – Авось, свидимся ещё. Счастья тебе. Коль обидел в чем – прости старика, да не поминай лихом.
* * *
Аракчеев вызвал меня к себе чуть свет:
– Добров, езжай на Фонтанку к дворцу Елизаветы Петровны. Ерунда там какая-то ночью приключилась. Часовой, якобы самого архангела Михаила видел и даже с ним разговаривал.
– Спятил? – решил я.
– Не знаю, пьян он был или спятил, да только сержант ему поверил, и караульный офицер рапорт прислал, что сей солдат в полном здравии. – Аракчеев показал бумагу, исписанную кривым почерком. – Ещё чудес нам не хватало. Разузнай все, да пригрози, чтобы слухи глупые не распускали. Говорят, там уже у ограды дворца толпа юродивых, да богомольцев собралась. А лучше всего, пришли-ка сюда этого караульного с офицером.
Двухэтажный дворец Елизаветы Петровны окружал канал. У единственного моста собралась толпа богомолок в черных рясах и юродивых в лохмотьях. Нестройными голосами он возносили хором молитву:
«О Господень Михаиле Архангеле, шестикрылый первый Княже и Воевода Небесных сил, Херувим и Серафим».
Толпа огромная – к мосту не подобраться. Не буду же я юродивый плетью разгонять, да ещё когда они молитву возносят. Я заметил отставного офицера позади молящихся. Решил обратиться к нему, может он мне поможет. Офицер был в одном красном сюртуке, без плаща. Шляпы на нем тоже не было. Густые поседевшие волосы собраны в узел на макушке.
– Прошу прощения, – обратился я к нему. – Вы не могли бы мне помочь?
Он обернулся. Да это же женщина. На вид – старуха, за шестьдесят. Но лицо какое-то светлое. Глаза ясные.
– Простите, – сконфузился я.
Она приветливо улыбнулась.
– Меня Андреем Фёдоровичем звать, – сказала старушка.
– А ты от царя? Слезай с коня, я провожу тебя.
Только теперь я заметил, что мундир на ней был заношенный. Сукно выцвело, галуны пообтёрлись. Да и сам сюртук был ей непомерно велик. Но я послушно слез с коня. Передал поводья мальчишке. Дал ему полкопейки.
Обещал дать ещё копейку, когда вернусь.
А старушка взяла меня за руку своей сухенькими горячими пальцами и повела к мосту:
– Разойдись. Разойдись, рванина! – тихо, но настойчиво повторяла она, раздвигая толпу.
– Проходи, Андрей Фёдорович, – сторонились юродивые. – Помолись за нас, – говорили богомолки с почтением.
– Помолюсь, родимые, – отвечала она. – День-то сегодня какой радостный. Михайлов день. И архангел посетил нас.
Мы прошли сквозь молящихся. Она провела меня через мост к караульным будкам. Двое гренадёров и седой сержант стояли на страже.
– Всё. Дальше сам иди, служивый, – сказала старушка, отпуская мою руку.
Седой сержант подбежал к нам.
– Андрей Фёдорович, благослови, – попросил он, опускаясь на колено. – Я же с вами служил в одном полку.
– Благословляю, – сказала старушка, да только службу не забывай. Негоже колени приклонять солдату.
Сержант смутился, встал.
– Дочка моя никак забеременеть не может. А я уж старый. Мне внуков хочется…, – начал он.
Не переживай и молись. Родит тебе внука к Пасхе.
Прощай, – и она ушла.
– Во
