будет использовать из соображений законности, мы отредактируем. Или вы боитесь расстроить Эдди? – догадываюсь я.
Она издает удивленный смешок.
– Нет, я определенно не беспокоюсь о том, что огорчу папу. Это случилось, и если ему что-то не нравится, сам виноват. Но давать против него показания не буду. Есть черта. И я ее не переступлю.
Лотти произносит это очень спокойно, я понимаю, что не так много вещей в жизни способны ее расстроить. Яблочко от яблоньки недалеко падает. Возможно, у них с Эдди больше общего, чем она думает.
Похоже, самое время начать.
– Лотти, я хотела бы показать вам небольшой видеоролик, если вы не против. Это сообщение вашего отца, записанное в прошлую субботу, когда я брала у него интервью. Знаю: вы решили прекратить с ним всякое общение, и, если откажетесь смотреть, не буду настаивать.
Я не собираюсь на нее давить. Мне нужна помощь Эдди, но я не сволочь. Не желает дочь видеть отца – я не виновата.
Лотти кивает, вначале медленно, потом быстрее. Да, она хочет взглянуть на запись.
– Хорошо, решение за вами. – Достаю ноутбук и кладу на стол. – Если не возражаете, я оставлю камеру включенной.
Хочу заснять, как она будет смотреть обращение Эдди. Чтобы увидеть ее реакцию. И чтобы ее увидели люди.
Мне нужны и его услуга, и эта запись. Я разворачиваю ноутбук к Лотти, и она нажимает на воспроизведение. Ее руки взлетают к губам. Может, он выглядит старше? Или печальнее? Может, так действует тюремный костюм или белая пустая комната. Или же он похудел, стал слабее, чем она помнит. Не знаю. Семь лет – долгий срок. Слежу за ее взглядом. Шарлотта завороженно смотрит на отца. Я уже слышала эти слова на прошлой неделе.
Он видел фото Бена, их свадебные фотографии.
От ее глаз разбегаются морщинки. За руками прячется улыбка.
Бен – славный парень, она сделала правильный выбор. Он гордится ее работой.
Лотти хмурится.
Он гордится ею.
Лотти безжизненно роняет руки на стол.
Эдди переходит к главному.
Он сожалеет о своих поступках. Он изменится.
Глаза молодой женщины наполняются слезами. Она застывает, как под гипнозом. На стол капает слезинка.
Меня для нее больше нет в комнате. Есть только они, отец и дочь.
Он защитит ее от того мира. Она будет в безопасности.
Лотти вытирает слезы. Выпрямляется с серьезным лицом. Вздыхает.
Он будет отличным дедушкой.
Никакой реакции.
Милым-премилым.
Смешок, резкий и быстрый, как треск магнитной ленты.
Он ее любит.
Тишина.
Лотти со щелчком закрывает крышку ноутбука и напряженно улыбается.
– Я за салфетками, сейчас вернусь. Одну секунду.
Она пропадает из кадра.
Потом возвращается, глаза все еще красные, но уже взяла себя в руки. И немножко стыдится такой демонстрации эмоций. Я включаю камеру.
– Что вы по этому поводу чувствуете? Как думаете, достоин ваш отец шанса? Вы впустите его в свою жизнь, когда он освободится?
Хочу выяснить это не только для Эдди, но и для себя.
Я не знаю, как поступила бы на ее месте. Могу только предполагать, хотя реальность редко совпадает с предположениями. По крайней мере, в важных вопросах.
Она улыбается. Самокритично фыркает.
– Простите… Мне нужно переварить. Боже, а я-то считала, что давно решила! Правда-правда. Какой был вопрос? Впущу ли я его обратно в мою жизнь? Конечно, нет. Думаю, не стоит. Знаю, некоторые люди, посмотрев ваш фильм, станут болеть за моего отца, жалеть бедняжку. Он умеет очаровывать, мне ли не знать. И все-таки – нет. Я скажу вам почему. Потому что он убивал людей, по-настоящему. Простите, предположительно, только предположительно! Не используйте мои слова, пожалуйста. Черт… Послушайте, он преступник, его вина доказана. Ему нельзя верить, он манипулятор, он опасен, а у меня дети. Двое маленьких детей и любимый муж. И семья мужа, которая тоже не хочет его видеть. Я люблю свою жизнь, такую как есть. Я сама ее построила, на пустом месте. Нет, поймите меня правильно, Эрин, я благодарна ему за образование, за возможности, однако я добилась всего сама – не благодаря своей семье, а вопреки.
Она смотрит прямо в объектив.
– Папа, я знаю, что ты увидишь запись. Вот мой ответ. Я люблю тебя. Я тебя очень люблю, но не могу за тебя отвечать. Ты сам сделал выбор. Рада, что ты мной гордишься, и приложу все силы, чтобы так было и дальше, только я не могу впустить тебя в свою жизнь. Хочу, чтобы ты это знал и уважал мое решение.
Лотти закончила. Больше ей нечего сказать. Я выключаю камеру.
– Я догадываюсь, что вы считаете моего отца милым стариканом, но вы его плохо знаете, Эрин, поверьте. Вам легко желать нашего счастливого воссоединения. Увы, так не бывает. Повторяю, вы его не знаете. Он бездушен. Ему плевать на людей. Пропал человек – а ему все равно. Я считаю, что так нельзя. Предпочитаю с ним не связываться. Однако благодарна за вашу попытку. Честное слово. Когда в следующий раз его увидите, скажите, что он хорошо выглядит. Отцу понравится.
Мы еще какое-то время беседуем о всяких пустяках, пока я собираю сумки. Упаковываю свои видеозаписи, словно золотой песок.
Я сделала все, что могла. Лотти не дура, и, если бы я начала расхваливать Эдди, она бы поняла: дело нечисто. Я передала его просьбу, предоставила информацию и позволила сделать выбор. Большего я сделать не в силах. Остается надеяться, что Эдди этого будет достаточно.
32. Человек у двери
Среда, 28 сентября
Не успев открыть дверь, я слышу звонок по домашнему телефону. Марка нет дома, он ищет новое помещение для офиса и должен быть дома через час или два; я попросила его вернуться к трем, на случай, если с Лотти не сложится.
Пока добегаю до телефона через гостиную, раздается два звонка. Возможно, это наш загадочный молчун, Патрик. И на этот раз я его поймаю.
– Алло, Эрин? – Голос грубый, с просторечным выговором, принадлежит человеку лет сорока.
«Посланник от Эдди», – мгновенно соображаю я.
– Э… да, это я.
Пытаюсь говорить профессиональным тоном: не исключено, что звонят по работе. И очень надеюсь, что Энди Фостер не прослушивает мои звонки, потому что если он это делает, то меня легко скомпрометировать.
– Здравствуйте, Эрин. Меня зовут Саймон. Я должен, если не ошибаюсь, забрать у вас посылку? – Секундная тишина на линии. – Так вот, знаю, что вы заняты, но я сейчас в вашем районе, может, найдете минутку?
Он тоже явно остерегается телефонной прослушки и выражается
