вряд ли были ровней для дворянских сынов. Сблизившись с конём «пса», я ударил наотмашь, целясь прямо в незащищённую шею комиссарского прихвостня. Он попытался было неумело отразить удар своим мечом, но не рассчитал скорость и просто налетел на мой клинок. Заточенная сабля с лёгкостью пробила горло, а затем рассекла мышцы шеи и вышла меж позвонков. Голова «пса» моментально слетела с плеч, рухнув прямиком в грязный снег. Другой комиссарский подручный рубанул меня по руке и даже смог достать плечо, но латный наплечник сдержал удар, хоть рука под ним и отозвалась острой болью. Приостановив коня, я рубанул через голову и клинки со звоном сошлись. Сила удара оказалась столь большой, что он не смог удержать меча и тот отлетел в сторону. Удача! Я ударил снизу. Я прямо чувствовал, как заточенная сталь врезается в его подбородок, пробивая хрупкую челюсть, а затем входит в упругий человеческий мозг. Я ощущал как по клинку потекла кровь вперемешку с серной жидкостью и осколками кости, понимая, что жизнь выходит вместе с ними.
С трудом я вытянул саблю из головы мёртвого "пса" и обернулся. Мои худшие предположения подтвердились — на горизонте показалась кавалерия. До неё было не меньше пяти-шести километров, но даже так десятки конников внушали опасение. Как только они окажутся близко, то мы будем зажаты в клещах. Единственное, что сейчас меня могло порадовать, дак это то, что мы были на возвышенности, а дорога значительно раскисла. Эта распутица должна была дать нам хоть какое-то время, чтобы выстроиться в боевой порядок.
Я крикнул своим воинам и страдиоты в разы усилили натиск. Комиссарские «псы» не шли в никакое сравнение с молодыми дворянами и один за одним падали с коней. Мы рвались вперёд, пока пехотинцы выстроились в несколько шеренг, ощетинившись пиками и алебардами. Атаковать в горку против такого плотного строя сложно будет для любого воина и это обнадёживало. Биться можно было лишь по не самой широкой дороге, где путь сохранился хотя бы в относительном порядке. С обеих сторон были поля, больше похожие на сплошное месиво, по которому было пройти невозможно, не поломав при этом ноги и не вспомнив весь свой матерный словарный запас.
Я смог пробиться к комиссару. Этот толстяк сидел на своём коне, сжимая рукоять длинного тесака без гарды. Мой конь рванулся вперёд и клинки столкнулись. Сталь звенела и как бы я не пытался достать его лица, но он, не смотря на обрюзгшее тело, бодро отбивал мои атаки. Мечи со свистом рассекали воздух и с каждой секундой затылком я чувствовал, как приближаются войска Ландсьеров. От этого адреналин ещё сильнее рвался в крови и схватку нужно было заканчивать быстрее. Клинки вновь ударились, и моя сабля скользнула ниже. Заточенная сталь легко отхватила пальцы толстяка и тесак отлетел в сторону. Толстяк заверещал, зажимая второй рукой кровоточащие «пеньки» пальцев. Следующий удар, пробивший открытое лицо комиссара, завершил жизнь продажного служащего.
Из его седельной сумки я выхватил заряженный арбалет и развернулся в седле, хрустнув всем телом и прижимая приклад оружия к плечу. В этот момент первые Ландсьеры наскочили на «стену копий», а конь одного из них поднялся на задние ноги, открывая свой незащищённый живот. Я выстрелил, арбалет тренькнул тетивой и тяжёлый болт вонзился по самое оперение в грудь коня.
Конь закричал от боли и стал западать вбок, подминая под собой стоящего рядом кавалериста. Из-за рядов сталь наконечников пехоты дали залп аркебузиры, закрыв небо плотной завесой. Пули рвали броню, тела всадников и их животных, заливая кровью грязь под ногами. Крики бьющихся, ржание коней и звон стали перекрыли все остальные звуки. Часть кавалеристов решили обойти дорогу по полям. Их кони тяжело пыхтели, пытаясь взобраться на горку по глубокому и подтаявшему снегу. Если у них получится это сделать, то нам будет, мягко говоря, хреново.
Этот холм среди полей стал быстро покрываться агонизирующими телами воинов и коней. «Псов» быстро уничтожали и со смертью комиссара их боевой дух значительно упал. Страдиоты, одержимые боевым куражом, рвались вперёд, окропляя свои хищные клинки кровью и просто перемалывая остатки комиссарова войска. Не прошло и нескольких минут, как они побежали. Я одёрнул воинов, чтобы те не стали рваться в погоню. Их энергию стоило вернуть в правильное русло. Ещё было слишком много Ландсьеров, которых нужно перерезать.
Я повёл за собой конников, желая прервать фланговый манёвр Ландсьерских конников. Вернув саблю в ножны, вытянул из петли на поясе клевец на длинной, усиленной стальными полосами рукояти. Если с комиссарскими прихвостнями ещё можно биться с саблей наголо, то против тяжело бронированных кавалеристов Ландсьеров и «Бронзовых Шпор» тяжёлый клевец будет куда как сподручнее.
Разогнаться в тающем снегу было невозможно и кони тяжело дышали, выпуская в воздух горячие струи пара. До нас было всего шагов сорок, и я вытащил из кобуры пистоль. Щелчок, искры и пуля влетела во вражеского всадника. Она полетела значительно ниже, чем ожидалось и пробила латную рукавицу, пронзив ладонь насквозь. Мы схлестнулись в жаркой битве. Как только мне в грудь прилетел удар шестопёром, то я очень возрадовался тому, что надел на себя трофейный панцирь. Напавшему на меня сержанту я ответил ударом в голову. Шип чекана с легкостью пробил его шлем и с чавкающим звуком вонзился в его висок. Всадник умер и выпал из седла, зацепившись ногой за стремя. Второй ударил меня в левую руку тяжёлым кавалерийским фальшионом. Кольчуга, закрывающая мой локоть выдержала удар, но тут же рука повисла у тела плетью. Он занёс оружие ещё для одного удара, но тут Вирт подскочил ко мне, прикончив атакующего всадника метательным дротиком, пробившим ногу всадника вместе с боком лошади. С другого стороны показался конный слуга одного из Ландсьеров, тут же получивший чеканом в грудь. Молот пробил грудь слуги, раздробив рёбра. Второй удар снизу-вверх, угодивший в раскрытую в крике челюсть, отправил его в могилу.
Я посмотрел на Вирта. Тот что-то кричал мне, но я не слышал его слов. Над полем раздалось оглушительное гудение рога, заложившего уши даже за мягким подшлемником. Я посмотрел в сторону откуда гудел рог и увидел ещё несколько приближающихся знамён. На этих знамёнах были скрещённые красные мечи на фоне белого замка — стяги герцога Кловиса.
На момент я подумал, что против нас пошёл ещё и сам герцог, но через несколько секунд Ландсьеры стали отступать и ситуация стала ещё менее понятной. Ландсьеры протрубили, и кавалерия стала быстро спускаться с холма, выстраиваясь в несколько групп, оставив
