— Откуда ты так много знаешь о змеях? — спросил Ренкр.
— Перед тем как подняться к котловану, я некоторое время жил на южном склоне Горы, пытаясь разузнать об этих тварях как можно больше.
— Там что, живут альвы?
— Нет, разумных существ там нет, — покачал головой Черный. — Так что я просто поселился в тех местах и наблюдал за происходящим вокруг. Знаешь, иногда очень полезно замереть и осмотреться. Я, конечно, бессмертный, но боль чувствую так же, как и раньше, потому лезть на рожон лишний раз не люблю.
Вообще, за время этого перехода через горы Ренкр узнал много интересного от своего спутника. Вечерами, когда темнело и костер, разбрасывая во все стороны падучие звездочки-угольки, высвечивал только непостоянный купол света, путники садились на шерстяные одеяла, и бессмертный рассказывал парню про свои странствия по Нису. Эти рассказы были в чем-то схожи с историями Транда, но бессмертный, в отличие от неправильного горгуля, никогда не отказывался разъяснить, что значит то или иное название, как выглядят циклопы и грифоны, где находится Аврия. Из рассказов Черного следовало, что родная долина Ренкра — малая часть огромного полуострова, уходящего на северо-запад от материка, что зовется Ивлом, или Северным. А сам полуостров — малая часть этого материка. Многое было в этих рассказах, но главное, что понял Ренкр: неладное и чуждое творится не только с Хэнналом и Горой, это — по всему миру. Вернее, не совсем еще по всему, но в большей его части…
Конечно, проживший множество ткарнов (или лет, как по-старому любил выражаться Черный), бессмертный не мог стать равным другом Ренкру, но дух товарищества возник между ними и за время похода лишь укрепился. Их цели были разными; по сути, Ренкр так и не узнал, почему Черный отправился с ним в это путешествие, но озабоченность бессмертного тем, что происходит с Нисом, была очевидной. А именно это сейчас серьезно начинало волновать его самого. Где-то на самом краю сознания возникали какие-то смутные догадки — еще неоформившиеся, только тени догадок, — и оставалось лишь надеяться, что тени эти обретут плоть раньше, чем… Чем что? Ренкр не знал.
Шли дни, складывались в недели и месяцы… Где-то это уже было. Где-то уже был этот нескончаемый, длиной в полжизни переход через горы, когда за каждым преодоленным горным пиком оказывался новый — и все повторялось сначала. Где-то уже было широко распахнутое небо, белые рваные куски облаков, снег и зеленая трава, ледяной ручей и упавший с обрыва диадект, которого так долго выслеживали, мозоли на руках и загрубевшие ступни, скрутившийся в тугую пружину боли пустой желудок и намерзший на усах иней, освещающий пустоту ночи костер и густой вязкий сон, в котором падаешь, падаешь, падаешь, а дна все нет, и только мох на стенах колодца, мох, к которому боишься прикоснуться, потому что этот мох может оказаться вдруг чем-нибудь другим. Например, окровавленным скальпом…
— Ну что же, примерно треть пути уже позади, — криво усмехнулся Черный однажды утром, сидя у палатки и помешивая в котелке ложкой заманчиво пахнущее варево.
Ренкр кивнул, не в силах даже испытывать какие-то чувства по этому поводу. Еще одна гора — и он, кажется, просто сойдет с ума. Именно это он и сообщил своему спутнику. Тот довольно покачал головой, встал, отряхивая с колен какой-то желтоватый порошок, принесенный сильным порывом ветра.
— Больше никаких гор. Это была последняя, сегодня мы спускаемся в леса.
Ренкр снова кивнул, хотя по достоинству оценил эту новость только через полтора часа, когда его взгляд заблудился в высоких мощных стволах. Они плавно покачивались под порывами сильного ветра, взбивающего перистолистые верхушки древовидных папоротников и развевающего во все стороны желтоватые облачка спор. Эта величественная картина зачаровала путников, и Ренкр почувствовал, как буквально оживает при одной мысли, что с горами покончено. Да здравствует лес!
Лес здравствовал, правда, земля между деревьями оказалась завалена обломками стволов; некоторые были повержены сильными ветрами, а некоторые сгнили и рухнули сами.
— Считаешь, мы сможем здесь пройти? — спросил Ренкр у Черного. — Все ж ноги себе переломаем.
— Не переломаем. Пойдем. — И иномирянин начал спускаться вниз.
Еще на подступах к лесу их обволок кокон теплого влажного воздуха, окутавший деревья со всех сторон — так заботливый внук кутает в плед немощного деда, чтобы тому не просквозило его старческие ноги. Влага оседала на одежде, лицах и руках, стекала за шиворот и капала с обвисших усов, подтверждая еще раз расхожую истину, что в мире нет ничего идеального. Когда они добрались наконец до первых деревьев, Ренкр уже готов был сбросить с себя большую часть одежды, чтобы хоть немного избавиться от этой духоты, но Черный остановил его:
— В здешних краях слишком много ядовитых созданий, один укус которых может означать для тебя смерть. И не только укус — некоторые растения ни в чем не уступают своим животным собратьям. Так что лучше потерпи.
Ренкр в очередной раз проклял судьбу и последовал совету иномирянина. Тот, между прочим, тоже не раздевался: мол, он-то, бессмертный, конечно, не умрет, но на несколько часов может оказаться выведенным из строя, да и ощущения при этом получит не совсем приятные. Так и шли, методически продираясь сквозь листья, ветки, корни, стебли, прорубая путь через сплетение колючих цепких лиан, проваливаясь по щиколотку в слой сгнивших листьев, кишащий Создатель знает какими тварями. Ренкра спасали таццы, с честью выдержавшие весь долгий путь от котлована до этого странного влажного леса, а Черного… а Черного спасать не надо было. Он сам кого хочешь спасет. Несколько раз сквозь мощный заслон из кричащих, пищащих, стрекочущих, жужжащих и еще дракон ведает каких звуков прорывалось громкое хищное урчание, а однажды — тонкий отчаянный вопль узревшего свою смерть существа. Ренкр вздрагивал и косился на иномирянина. Тот как ни в чем не бывало шагал впереди, прокладывая путь. Наверное, не раз бывал здесь и привык к подобным звукам.
Внезапно весь этот акустический букет рассыпался, распался, осталась только настороженная тишина, и в этой тишине прозвучал хохот — злобный, торжествующий, предвкушающий. Черный, ничего не говоря, немного изменил направление — так, чтобы место, откуда раздался хохот, оказалось за их спинами. Ренкр воздержался от расспросов, хотя слова от нетерпения аж пританцовывали на языке.
Так они шли до тех пор, пока небо, едва видневшееся в просветах между листьями и ветвями, не начало постепенно тускнеть. Черный придержал Ренкра за руку и показал куда-то в сплетение стволов, лиан и листьев. Там, подобно гигантской черной змее, вился широкий ровный тракт.
СТРАННИК
— Вот это да! — ахнул Ренкр.
Тракт на самом деле смотрелся отлично, особенно издали. Вблизи же глаз помимо воли начинал замечать просевшие участки, грязь, рухнувшие стволы, термитник, выросший прямо посреди дороги, траву, то там, то тут выглядывавшую на когда-то людном (ну, разумеется, не совсем людном, вернее даже — совсем не людном, но не «гномном» же!) тракте. Здесь можно было снять превратившуюся в мокрые тряпки одежду, не опасаясь, что какой-нибудь лист, к которому ты притронулся, окажется смертельно ядовит. Правда, меня сильно смущал тот хохот, который мы слышали, продираясь через лес, но в данном случае одежда не имела никакого значения. Словно откликаясь на мои мысли, хохот повторился. Кажется, чуть ближе, но будем надеяться, что это только кажется. Ренкр наконец спросил:
