чем-то отрезвляющим.
Год назад отец Марыси не вернулся из моря — шторм и ледяная вода оставили семью без кормильца.
Печальную новость принес староста Пахом, и мать ребят чуть не сошла с ума от горя — ещё бы, стала вдовой, да еще и с тремя детьми…
Почти год они жили на скопленные деньги — отец Марыси был неплохим рыбаком — но потом деньги закончились, и стало совсем тяжело.
Сначала случился пожар, почти уничтоживший избу, и остаток денег пришлось отдать мужикам, обсыпавшим дом землей.
Потом в курятник пробралась лиса и передушила всех кур, оставив семью без яиц — единственного стабильного источника пропитания…
Мать Марыси и Дениска брались за любую работу, но платили им сущие копейки, которых едва-едва хватало на еду. А месяц назад женщина и вовсе слегла с горячкой.
Дров нет, еды нет, мать лежит в забытьи — так неожиданно для себя девятилетний Дениска стал главой семьи, а пятилетняя Марыся его помощницей.
Пока пацан перебивался случайными заработками — его нет-нет, да и брали в море или на засолку рыбы — Марыся следила за порядком в доме.
Подметала, выносила раз в день помойное ведро, готовила уху и кормила мать и трехлетнего Яника с ложечки.
К слову, именно Дениска чистил рыбу от костей, и именно поэтому староста и обмолвился про пацаненка.
Дениски, кстати, не было дома уже третий день, и Марыся всерьёз волновалась. Кормить маму и Яника было нечем.
Я же, стоило мне увидеть Яника, не знал, что сказать.
Мальчик, когда я аккуратно разобрал груду тряпок, был похож на скелет, и при виде этого тщедушного тельца, у меня к горлу подступил ком.
Уже ни на что не рассчитывая, я померил его пульс и с облегчением выдохнул — в мальчонке еще теплилась искорка жизни.
Что до Марыси, то, честно говоря, девчушка мало чем отличалась от Яника — такая же худая, ходячий скелет…
Вот только она, в отличие от младшего брата, была в состоянии говорить, ходить и заниматься домашними делами.
Я сначала никак не мог понять, в чем дело, но, присмотревшись к девчушке, почувствовал искру таланта — Марыся оказалась слабенькой одаренной.
Что касается матери ребятишек, та и вовсе была плоха — горячий лоб, плотно сжатые губы, высокая температура — женщина буквально сгорала изнутри.
Первым делом я напоил всех троих восстанавливающим зельем, затем без жалости разломал одну сосновую бочку и хорошенько растопил печь.
Следом пришел черед уборки.
Я вынес все тряпки, в которые кутались оставшиеся без кормильца крестьяне, и хорошенько их выхлопал. Затем, сходив за ледяной водой, вымыл всю избу.
И, с трудом отмыв и открыв единственное окошко, хорошенько проветрил помещение.
От разведенной мной сырости мать Марыси тут же закашляла, и я, не задумываясь, потратил половину своего энергетического резервуара, чтобы пустить вокруг себя волну жара.
После генеральной уборки в избе стало заметно легче дышать, и я, убедившись, что состояние Яника и Марысиной мамы немного стабилизировалось, пошел за едой.
Проскочила было мыслишка найти местного знахаря, но я её тут же отбросил.
К местным, особенно к старосте Пахому, у меня возникли серьёзные вопросы.
Как можно бросить на произвол судьбы вдову с тремя детьми?
Почему крестьянская община будто бы вычеркнула эту семью из своей жизни?
И самое главное — неужели это в порядке вещей и, хуже того, неужели такие вот Яники умирают в Империи каждый день?
От этих мыслей меня прошиб холодный пот, и я совершенно иначе взглянул на свою жизнь.
Ведь у меня же есть все! Здоровье, знание, деньги, магия, в конце концов!
А я нет-нет, да и позволяю себе поныть, мол то не так и это не так…
Тут же люди в буквальном смысле умирают от голода.
— Это не твоя вина, Макс, — после того, как я хорошенько растопил печь, Виш согрелся, подобрел и уже не напоминал ощерившегося во все стороны дикобраза. — Это жизнь. Ты и так сделал более, чем достаточно. Считай, целый день потратил на эту семью!
Дракончика, в отличие от меня, больше интересовали не крестьяне, а пляшущее в печи пламя.
— Не время раскисать, Макс! Вспомни Ростика, Степана, Крысина, Пахома! Да все они только и ждут, пока ты ошибешься. Начнешь восстанавливать справедливость — потеряем время. И толку все равно будет с гулькин нос. Всем не помочь, Макс!
— Всем — нет, — согласился я, смотря на то, как Марыся осторожно кормит с ложечки брата и маму.
Не знаю, почему, но на душе от вида этой трогательной заботы становилось одновременно и тепло, и… жарко.
Тепло от… чувства сострадания и сопричастности, что ли? А жарко — от поднимающегося изнутри гнева.
Мимо такого проходить никак нельзя, а значит экзамен подождет, и завтра местным придется ответить на ряд неприятных вопросов…
— Я рад, что ты это понимаешь, Макс, — Виш покосился на семью бедняков и ещё раз повторил. — Всем не помочь.
— Знаешь, Виш, — я поймал взгляд улыбнувшейся мне Марыси и улыбнулся в ответ. — Я как-то прочитал книгу, в которой главный герой, столкнувшись с похожей историей, поставил себе невероятную цель.
— Спасти всех? — поморщился фамильяр.
— Поскромнее, — я покачал головой. — Сделать так, чтобы хотя бы дети в Российской империи перестали умирать от голода*.
— О, нет, — Виш уткнулся башкой мне в плечо и закрыл свою мордочку крыльями. — Макс, не надо!
— Помнишь, ты говорил про обеты? — на моих губах застыла кривая улыбка. — Чем сильнее будет взятый одаренным обет, тем лучше?
— Макс, давай не сейчас! — фамильяр уже успел хорошо меня изучить и понимал, что сейчас произойдет. — Тебе ещё сделку проводить! Времени в обрез!
— Сейчас, Виш, — шепнул я и торопливо, поскольку услышал, как кто-то ползет в избу по лазу,
