а только и ждут кого-то — или чего-то — чтобы вернуться. Сама мысль об этих мыслях заставляет моё сердцебиение ускориться.
Мне надо было зайти через заднюю дверь. Я смотрю на центральный вход, и мне хочется выйти наружу, обойти здание и закрыться в офисе, пока меня никто не заметил. А лучше вообще уйти из паба и вернуться в дом Нины и Олли. Мысли будут преследовать меня в любом месте, но, хотя бы, никто не станет этому свидетелем. Под «никто» я в основном имею в виду Рэйн. Я почему-то не думаю, что мой очередной срыв, добавит привлекательности Кобу в её глазах.
Я пристально гляжу на дверь паба. Желание пойти более лёгким путём и уйти очень сильно. Но именно я уговорил Рэйн на всё это, и если я смогу показать Рэйн, что она может играть свою собственную музыку, может быть, тогда ей хватит смелости её записать? И может быть тогда она решит остановиться здесь на какое-то время? Но теперь я понимаю, насколько это ужасный план. Разве я могу попросить её остаться в Кобе ещё на пару недель, когда я сам не могу остаться в этом пабе даже на пару минут?
Сделав первый шаг по направлению к двери, я слышу, как мой брат окликает меня по имени. Я притворяюсь, что не слышу его, и делаю ещё один шаг.
Я не должен здесь находиться. С моей головой не всё в порядке.
Но прежде, чем я успеваю дойти до двери, Олли кладёт руку мне на плечо, и я больше не могу притворяться, что не слышу его.
— Куда это ты, мать его, собрался? — говорит он.
— Домой.
Я пытаюсь сделать ещё один шаг, но Олли крепко держит меня за плечо, не давая сдвинуться с места.
— О нет, Джеки, никуда ты не пойдёшь. Ты не оставишь меня закрывать паб после всей этой толпы. Ты в курсе, что Ифа уходит сегодня пораньше?
Если бы я думал, что смогу уйти отсюда, не поговорив с Олли, я бы так и сделал. Олли прав. Но он сможет справиться в одиночку. Он поймёт. Я объясню ему, что происходит. Это будет быстрый разговор, после чего он разрешит мне уйти, как он обычно это делает в подобные дни. И тогда я смогу уйти домой без чувства вины.
Я поворачиваюсь к нему лицом, и его нахмуренные брови опускаются ещё ниже.
— Что с тобой такое?
— Ой, всё как обычно.
Олли осматривает меня и кивает.
— Идём.
— Куда…
— Тихо. Нам надо поговорить.
Я слишком устал, чтобы сопротивляться Олли, который обходит меня и кладёт руки мне на плечи. Он уводит меня за барную стойку, ведёт в сторону кухонных дверей, где ловко избегает столкновения с Ифой, которая снуёт туда-сюда, точно рыба в воде, принимая заказы и разливая напитки.
Я задерживаю дыхание, когда Олли заводит меня в дверь. В кухне тише, чем в зале. Рошин даже не поднимает глаза, когда мы проходим мимо. Я стараюсь не смотреть на нож в её руке, и опускаю взгляд на ботинки.
«Эстетика плохих парней, мать его», — думаю я. Вся эта чёрная одежда и татуировки не могут скрыть того факта, что я трус.
Олли отпускает меня и открывает офисную дверь. Он жестом приглашает меня войти, и я не без вздоха, подчиняюсь. Ни один из нас ничего не говорит, когда он заходит за мной следом и закрывает дверь. Я начинаю ходить вокруг стола и притворяюсь, что читаю надписи, на многочисленных стикерах, беспорядочно приклеенных к нему.
Я не смотрю на Олли, когда он садится за стол, хотя чувствую, что он за мной наблюдает. Я не знаю, как долго уже тянется между нами эта тишина. Тридцать секунд? Три минуты? Я слишком погружён в свои мысли.
— Почему бы тебе не присесть, Джеки? — наконец, говорит Олли.
Я качаю головой, но делаю, как он говорит.
— А теперь расскажи мне, что происходит.
— Всё как обычно. Как я и сказал.
— Что значит, как обычно?
Когда я смотрю на Олли, то начинаю чувствовать себя будто вне тела. Прошло уже пять лет с тех пор, как он вернулся домой, но, словно из ниоткуда, у меня в голове то и дело возникает мысль о том, что он здесь. Он приехал домой. Ради меня. Потому что я попросил.
— Мне надо домой.
Олли не говорит «хорошо», как это обычно бывает. Он осматривает меня и снова хмурит брови.
— Ты уверен, что это именно то, что тебе нужно, Джеки?
— Что ты имеешь в виду?
Олли поднимает лицо к потолку и вздыхает.
— Я знаю, я плохо разбираюсь в этой штуке.
— В какой… штуке?
— В твоём ОКР. Но я знаю, что… я должен делать. Я хочу сделать всё правильно, Джеки, но это тяжело. Я не хочу всё испортить. Все мои заверения… когда я помогаю тебе избегать триггеры… это кажется правильным, даже если это не так.
Я слишком изумлён, чтобы ответить ему. Последние несколько лет мы с Олли обсуждали моё ОКР только вскользь. Мы никогда не касались этой темы напрямую, если только это не было абсолютно необходимо. Я знаю, это не из-за того, что он меня стыдится. Я знаю, что ему стыдно из-за того, что его не было рядом, и он думает, что если бы он был рядом, то всё, возможно, было бы не так плохо.
— Ты опять начал ходить к психотерапевту? — спрашивает он.
— Первый приём был вчера.
— Хорошо. И… что бы посоветовал тебе твой терапевт? Тебе, правда, нужно пойти домой?
Я какое-то время смотрю на своего брата.
— Я не понимаю.
— Боже, я так непонятно говорю? Ты сказал, что тебе нужно домой. Тебе, и правда, это нужно или…
— Я не о том, — говорю я. — Я не понимаю… это.
Он смотрит на меня пустым взглядом.
— Тебя. Я не понимаю тебя, — я вжимаюсь в стул и скрещиваю руки на груди. — Это не похоже на заботу, когда ты пытаешься начать делать то, что якобы должен делать. А я-то надеялся, что ты продолжишь мне помогать.
Олли закатывает глаза.
— Ты, серьёзно, этого хочешь?
«Да», — хочу сказать я, но когда открываю рот, из него вылетают слова правды:
— Нет.
— Тогда чего ты хочешь, Джеки?
— Я же сказал, что уже не знаю.
— А я думаю, знаешь.
Олли удерживает мой взгляд. Я хочу отвернуться, но не могу. Олли суровый и грубый, но он максимально мне предан.
— Я хочу поправиться, — говорю я.
— Если ты сейчас
