и самолично отомстить лугалю пустынь за все зло, которое тот причинил ему и его друзьям: за пленениеи и за гибель Ама, эштароту, когда он предупреждал пустынника об ограниченности пользования орудием, только и оставалось полагаться на самонадеянность и страстность самоназванного бога, не терпящего ограничений его божественному своеволию; видя в этом для них — пытание божьего суда. Он с удовлетворением принял мучительный конец пастыря с его подпасками, а сопутсвующую гибель поселян, посчитал справедливым возмездием за молчаливую покорность. Порастеряв своих надзирателей еще при первых грохотах кишских стен, от страха попрятавшиххся по оврагам вместе с другими унукцами, оставшись без цели и смысла, Аш все еще не торопился бежать.
— Что змеенышь, думаешь, свершив вероломное богоубийство, уйдешь непокаранным преданным тобой богом?! — Заставил его обернуться хриповатый окрик.
Сквозь пелену марева дыма, проступала тень помощника Аш-Шу, наступавшего на него с занесенным мечом. Аш уже и забыл про приставленных к нему пустынником, смотрителей.
— Не надейся же, женомуж. Я есмь — длань божья! Я есть — суд его! Я — твоя кара господня!! — Замахнувшись, чтобы свершить свой приговор, кричал он в иступленном отчаянии потерянного человека.
Аш успел только зажмуриться, ожидая скорейшего конца. Что ему еще ожидать? Виновные найдены, кто должен ответить — наказан, божий суд свершен и у него нет больше причин оставаться здесь. Пусть же свершится наказание и ему, раз на то воля высших. Так думал он, ожидая, когда меч опуститься на его темя или выю.
«Тюк» — за глухим звуком, не последовало сотрясения, не было боли и чувства инородности от вонзенного оружия, не подхватила забвенность.
Набравшись духа, он поднял веки, чтобы принять судьбу, не теряя самообладания на радость убийце. Но ни убийцы, ни самой опасности, к великому изумлению перед собой не увидел. Вместо одного смотрителя, перед его взором маячил другой. Аш насторожился, не ожидая ничего хорошего, однако примирительный вид пустынника дал понять, что новой встречи с Эрешкигаль пока не состоится. Склоненная голова и рука у груди, как будто говорили об этом, но Аш с опаской поглядывал на окровавленный клевец в опущенной руке.
— О, досточтимый господин — сразу же развеял все опасения смотритель, — позволь следовать за тобой.
Оглядев окрест, Аш увидел причину чудного спасения. Распростершееся тело несостоявшейся кары, лежало у ног недавнего последователя Аш-Шу.
Кивнув на труп, убийца с пренебрежением отметил:
— Магару был слишком темен и глуп, слеп как все варвары. Веря в божественность человека, он не усвоил главное: бог не умирает. Это не смертный, которого можно убить, не истукан, которого можно изрубить на куски. Дикарям не понять, что есть в духовном, а не телесном естестве.
Узрев гнев божий, что обрушился на головы заносчивых кишцев за гордыню, я осознал всю мощь божественной воли. Что мощь эта исходит от творящего, а не от смертного господина исполняющего кару. И не смертному служке, но лишь божьему суду определять, чье естество примет божественная воля на земле. Вчера сосуд был полон, ныне он пуст и нужен другой, ибо вчерашний прохудился и не годен больше к хранению вод.
«К чему эти мудрствования?» — С тоской подумал Аш, мечтая только о покое.
— О, господин, — будто услышав его вопрошание, продолжил смотритель — прости, что только теперь узрел тебя, господин мой! Я готов служить и всюду следовать за тобой, исполняя твою божественную волю.
Тащить за собой человека, только, что убившего своего соратника и предавшего своего умершего бога, у подозрительного эштарота желания не возникало, но оскорбить отказом вооруженного одержимого, в порыве чувств бухнувшегося на колени, было еще опасней. Приставленные к нему стражи так и не вернулись, а само начальство, вместе с войском отсидевшееся в оврагах во время долбежки, приняв зарево пожара за обещанный условный знак, бросило воинов на приступ разрушенных стен. Поэтому, следовало хорошенько подумать, чтоб как можно осторожней спровадить неожиданного последователя. И недавнему лицедею, пришла удачная мысль, одним росчерком разрешить две задачи, подыграв жаждущему веры.
— Утешься человек, твои мольбы услышаны. — Сказал он как можно торжественнее, напуская на себя величия. — Ты прощен, ибо смертным свойственна слепота духовная, но ныне глаза твои открыты, и ты узрел, и прежние твои заблуждения очищены светом истины.
Ты был верным богу в обличьи его пастушьем, будь же верным подпаском в обличьи его презренном. Будь непрекословен, что бы тебе не казалось в делах моих, ибо так угодно воле божьей. Будь верен господу в естестве духовном — бестелесном, не предавай в естестве человечьем. В знак верности, возьми этот перстень, хранивший телесный сосуд мой, от посягательств людей слепых, темных, противников воли господней. Даю не ради красы, но дабы исполнил ты первую волю мою. Снеси его вельможе, кравчему и советнику лугаля Киша, Не спрашивай меня, как найти солнце в небе. Иди к иноземцу, он покажет тебе путь. Перстень будет тебе в том порукой, отпирающим запоры. Как найдешь, передай ему в слово послание от меня: «Ашмедай свою часть уговора выполнил, и теперь волен в своих скитаниях по земле. Пусть же Козлобород не тратит понапрасну сил человеческих в его поисках, ибо не найти людям не людское: не найти им живых среди мертвых и мертвых средь живых, что не живо не мертво, что не мертво не живо. Когда придет час расплаты, он сам его найдет, и придет за долгами задолжавших: спрашивать с живых за мертвых, с мертвых за живых, как в день разрушения врат небесных, расколото стало царство возвысивших себя».
Ты все слышал? Ты все понял? Теперь заучи. Заучи крепко. Пусть этот день, будет именем тебе, чтоб не забывал.
Встань же, воин господен! И иди. Я же пойду своим путем, тебе нельзя со мной. И не спрашивай куда я иду, мои пути неисповедимы для людей.
Пообещал, и сам не верил, что так будет. Откровенно врал, чтобы отвязаться от ненужного попутчика, чуждого и тягостного вольностному одиночеству.
Отослав неожиданного последователя, подумал, что вот кто-то стремится стать богом, но не каждому это дано, он же стал им вот так просто, даже не желая этого, просто оттого, что кто-то жаждет веры в чудо, и чудо это нашел в нем.
***
Город пылал, языками пламени озаряя темнеющее вечернее небо багровым закатом умирающего могущества, пеплом доносясь до самых окраин некогда подвластного края, напоминая о тленности всего сущего. Дымом заволокло на долгие дали, и задыхающиеся земли поникли в страхе, тихо перешептываясь, впечатленные ужасной участью заносчивого и возвысившегося до небес гордеца, вздыбленным теперь прахом и наказанного за свою гордыню
