Но потом она берет себя в руки.
— Послушай, ты. В этом городе не найдется ни одной женщины, которая захочет прикоснуться к тебе даже в резиновых перчатках. Ты понял?
Не дослушав, Экенберг уходит прочь.
«Наверняка с издевательской ухмылкой», — думает Малин.
Она не поддастся на провокацию, сейчас есть дела поважнее.
Но он прав.
Она по-прежнему ощущает Даниэля в себе.
И изо всех сил пытается сдержать улыбку, которая расплывается по лицу.
42
— Об этом и речи быть не может.
Отец Юсефин Давидссон, Ульф, сидит на диване цвета красного вина на их вилле в Ламбухове и нервно водит пальцем ноги по ворсу ковра. Его загорелое лицо почти круглое, на макушке уже просвечивает намечающаяся лысина, кожа на носу облупилась.
— Гипноз! — недовольно продолжает он. — Я читал о людях, которые после этого так и не приходят в себя. А Юсефин надо отдохнуть.
Его жена Биргитта, сидящая рядом, в сомнениях — судя по всему, она намерена поддержать решение мужа, чтобы не злить его. Их роли в семье сейчас очевиднее, чем когда Малин видела их в больнице. Они отказались от охраны для Юсефин, объясняя это тем, что ей в первую очередь необходимы покой и отдых. Биргитта Давидссон — миниатюрная женщина, одета в легкое платье с голубыми цветами. Такая миниатюрная, что совсем теряется на фоне твоей фигуры в одежде цвета хаки, Ульф.
— Психоаналитик Вивека Крафурд, которая будет проводить гипнотический сеанс, очень опытный профессионал, — подает голос Зак со своего места на стуле рядом с Малин.
— А нам надо, чтобы Юсефин что-либо вспомнила? — уже чуть менее раздраженно произносит Ульф Давидссон.
Малин колеблется, мысленно отвечает «нет». Конечно, для твоей дочери лучше всего было бы не вспоминать, она прекрасно обойдется без осознанных воспоминаний о том, что произошло. Но вслух Малин произносит:
— Для следствия это имеет огромное значение! Две девушки убиты, свидетелей нет. Нам очень нужна помощь.
— Вы уверены, что это один и тот же злоумышленник?
— На сто процентов, — отвечает Зак.
— Мне это не нравится, — бормочет Ульф Давидссон. — Это небезопасно.
— Ты совершенно прав, дорогой, — поддакивает Биргитта Давидссон. — Кто знает, что с ней случится, если она вспомнит?
— Мы не знаем, когда убийца снова проявит себя, — говорит Зак. — Но рано или поздно это случится. Так что этот допрос под гипнозом совершенно…
Его прерывает негромкий, но ясный голос со второго этажа:
— А меня никто не собирается спросить? Чего я хочу?
На лице Ульфа Давидссона проскальзывает раздражение.
— Мы твои родители. Мы решаем, что для тебя лучше.
— Так ты хочешь попробовать вспомнить под гипнозом?
Юсефин Давидссон спускается по лестнице, усаживается в кресло. Белые повязки на ранах резко контрастируют с ее ярко-красным летним платьем.
— Я хочу.
— Послушай!
— Это исключено!
— Но папа, я…
— Помолчи.
В комнате наступает тишина; единственный звук производят вибрирующие крылья шмеля, который пытается вылететь в открытое окно, но раз за разом промахивается и ударяется о стекло.
— Мы ищем…
— Я прекрасно знаю, кого вы ищете. Пусть сам дьявол разгуливает по улицам — вы должны, черт меня побери, повязать его, не тревожа мою дочь.
— Какое ханжество, папа, — отвечает Юсефин Давидссон. — Когда я сказала, что вы могли бы взять больничный и побыть со мной, вы тут же оба так и сделали. И отправились играть в гольф.
— Юсефин, — одергивает ее мама. — Хватит.
— Я прошу вас, — говорит Малин.
— Я тоже прошу тебя, папа. И собираюсь это сделать независимо от твоего желания.
Всего за несколько секунд Ульф Давидссон как будто постарел на пятнадцать лет. Как будто он годами высказывал принципы и установки, но в конце концов каждый раз шел на попятную.
— Папа, это единственное правильное решение. И если я вспомню что-нибудь, что поможет им задержать убийцу, ты станешь героем месяца.
— Ты сама не понимаешь, о чем просишь, — отвечает дочери Ульф Давидссон. Взгляд его ясен, но полон грусти. — Но хорошо. Если тебе хочется гипноза, то он тебе будет.
По пути обратно к парковке.
Солнце на небе — как голубая часть пламени от газовой горелки, именно такой свет, перед которым бессильны солнечные очки. Кажется, что земля потеет, хотя она настолько пересохла, что возможно самовозгорание. Вновь ощущается запах лесных пожаров, щекочет в носу, создает легкое чувство беспокойства во всем теле. Обмен любезностями в доме перед уходом.
— Спасибо. Вы приняли правильное решение.
Заверения:
— Это безопасно. Ей самой станет лучше, если она вспомнит.
Практические соображения:
— Мы свяжемся с вами, когда переговорим с Вивекой Крафурд. Возможно, прямо сегодня вечером. Самое позднее — завтра утром. Постарайтесь быть на связи.
И вот голос Вивеки на другом конце телефонной линии, в Свартмоле.
— Я только что вошла в дом, купалась в озере.
Тело Даниэля Хёгфельдта.
Вода озера.
Ключ к пониманию — в прошлом.
— Она согласна на гипноз. И родители не против.
— Когда?
— Когда тебе удобно.
— Где?
— Тоже — где тебе удобно.
— Тогда давай договоримся, в семь часов вечера в моем кабинете.
— Отлично. Только бы за это время ничего не случилось.
Натали Фальк держит изуродованные грабли, их кривые зубцы — как умирающая крона дерева на фоне неба, почти побелевшего от жары.
Они стоят среди могил в дальней части кладбища, и слышно, как на дороге гудят машины, преодолевая сопротивление плотного жаркого воздуха.
— Я всегда выравниваю дорожки этими граблями, — говорит Натали. — Очень хорошо получается.
— Красиво, — кивает Малин и показывает в сторону часовни, где проходят погребальные церемонии. Дорожка, ведущая к часовне, в идеальном состоянии. — Ты такая основательная.
— Да, в этом смысле я не такая, как все.
Зак молча стоит рядом с Малин в тени старого дуба, смотрит на увядшие цветы на могилах, скорчившиеся от жестокого зноя.
— Я вижу, вы смотрите на цветы. Но мы просто не успеваем их поливать. По такой жаре это невозможно.
