«Смертельные», — закончила я мысленно. Для такого вывода не нужно было быть целителем: рваные дыры на теле Неда Комдора сочились кровью, но самой страшной, жуткой была та, что на животе. Казалось, икша уже успели выесть часть внутренностей… Меня затошнило. Я едва брезгливо не отвернулась, усилием воли заставила себя перевести взгляд на лицо парня. Комдор попытался приподняться на локтях, оглядеть самого себя, но я не позволила — надавила на его лоб, заставила смотреть в глаза.
— Я умираю, да? — жалобно простонал Комдор.
Он не верил. Никто из нас не верил. Смех какой, Комдор умирает! Подумать только! Быть этого не может.
Мон шептал заклинания и бледнел с каждой белой вспышкой магии Девейны. Куиджи возник рядом, прикрывая платочком нос. Тефида хныкала, размазывая кровь вперемешку со слезами из единственного глаза.
«Пресвятая богиня, — взмолилась я мысленно, наблюдая за слабеющим Монтгомери. — Прошу тебя, дай силы своему служителю для исцеления. Не позволь Неду лишиться жизни. Хочешь — забери мою…»
А вслух сказала:
— Не неси чушь, Комдор. Я не дам тебе сдохнуть, понял? Только попробуй кинуть банду. Ты клялся, помнишь? Клялся нам всем!
Он засмеялся, закашлялся, потом заплакал. Захныкал как ребёнок, как маленький мальчик.
— Всё будет хог’ошо, — тоненько пропищал Куиджи и отвернулся.
Его вывернуло. К пеплу и дыму добавился тошнотворный запах рвоты. Мне захотелось присоединиться к Куиджи, и я сглотнула вязкую горькую слюну. Всё-таки отвернулась — глянула на верхушки гор, за которым скрывалось солнце.
Один Мон, как и всегда, держался из последних сил и всё шептал воззвания. Только вот раны Комдора не исчезали — не превращались в тонкие розовые шрамы, плоть не срасталась вновь.
Длинный меч Комдора, весь в коричневой слизи, валялся неподалёку. В руках Нед держал только кинжал. Да не просто держал — сжимал так, будто его рукоять была самой жизнью. Костяшки пальцев парня белели даже сквозь буро-коричневый слой грязи.
— Я не хочу умирать, — хныкал Комдор. — Не хочу! Я хочу в кондитерскую. Или в Фуррион. Пойдём сегодня?
Глаза его мутнели. Зрачки забегали в поисках меня, хотя я была совсем близко — прямо над головой Неда. Но этого оказалось недостаточно — пришлось подать голос, чтобы парень меня нашёл:
— Я здесь, Комдор! — прикрикнула я истерически. — Тебе врезать, чтобы ты не паниковал?
— Псих, — слабо позвал парень.
— Да? — тут же отозвался Куиджи.
— Достань фляжку из кармана, — Нед зажмурился, и из уголков глаз стекли крупные слёзы, оставляя чистые дорожки на покрытом черной грязью лице. — А то врезается прямо в бедро. Вот же грифонья срань!
«Я не псих» — должен был сказать Лампадарио. Но он молча вытащил фляжку, покрутил её в руках, не понимая, что делать дальше.
Рядом запричитала Тефида:
— Ты спас меня, Нед, — заорала она, раскачиваясь из стороны в сторону. — Я чуть не умерла! Чуть не погибла!
— Ты всех нас спас, — тихо вторила я, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на Тефиду с кулаками.
Комдор улыбнулся, и я сжала его кулак ладонями. Чтобы показать: я здесь, рядом, всё будет хорошо! Мы справимся, мы же банда изгоев!
Нед попытался что-то сказать, но только хватанул ртом воздух. Потом собрался с силами, едва слышно захрипел:
— Отдай Сирене землянику, ладно?
— Не буду я этого делать! — с нарочитым смешком огрызнулась я, глотая подступающий ком. — Сам будешь позориться, амурный хлюпик!
— Не хлюпик, — бледными губами прошептал Нед. — Аспид.
Он переложил рукоять кинжала в мою руку, сжал её обеими ладонями и повторил:
— Аспид.
— Аспид, — согласилась я.
Комдор довольно опустил голову. Он позволил себе расслабиться и сделал ещё четыре слабых вдоха. А потом умер. Да, именно так он и умер. Быстро, глупо и бесславно, на знакомом склоне Трескимался, из-за вопиющей глупости чужой ему девчонки.
Где-то ещё потрескивало пламя угасающих костров, кто-то наблюдал из укрытия. Пели весенние птицы, шелестели маковки сосен, играло янтарными лучами закатное солнце. И всё так же летели лепестки маральника — розового кроуницкого снега. Была я, был Куиджи и был Мон. А Неда больше не было. «Всегда тревожусь, когда он не прыгает рядом,» — донеслись слова из такого далёкого, радостного утра, когда Комдор кормил нас сайками…
— Ты вылечишь его? — визгливо вскрикнула Тефида.
Она с надеждой смотрела на Мона, который в одно мгновение бросил все попытки к заклинаниям.
Целитель сидел у тела друга, опустив голову, и плакал. Он ослаб от траты огромного количества плазны, почти не мог двигаться и даже, наверное, разговаривать. Только беззвучно трясся в рыданиях, не замечая ничего вокруг.
Его обнял Куиджи — распластался на большом теле, как на тёплом камне. И неясно — успокаивал ли друга ментальный маг или успокаивался сам.
— Он ведь не умер? — первокурсница схватила меня за рукав, заглянула в лицо единственным глазом. Кажется, собственное увечье беспокоило её сейчас гораздо меньше грядущего осознания.
Я смотрела на неё долго, не в силах отвести взгляд. Пока она, наконец, не выдержала, и снова зашлась в рыданиях:
— Пойдём домой, пожалуйста. Я хочу домой. Мы вылечим Комдора. Магистр Калькут его вылечит. Или… — её осенило: — Или господин…
Я с силой вырвала руку из её хватки и всё-таки врезала по девичьему лицу. Несильно — едва коснулась пальцами. Тефида схватилась за щеку и захлебнулась плачем.
— Мы пойдём домой, — я не узнала собственного голоса. Хриплый. Чужой. Взрослый. — И никто из нас больше не выйдет из академии и не нарушит её правил. Мы похороним Комдора и всегда будем помнить о том, что живы только благодаря ему.
Слова давались с трудом. Я отвернулась и побрела куда глаза глядят. Я не знала, что могу сказать. И самое ужасное — я даже не могла винить Тефиду. Потому что понимала, что во всём была виновата сама.
Это я привела банду впервые на склоны Трескималя.
Это я позволила им думать, будто смогу защитить от всего.
Это я заставила их хранить страшную тайну.
Это я была настолько беспечна, что не думала о последствиях. Хотя ежедневно держала в руках напоминание о том, чем заканчивается вера в собственное могущество. И вот теперь у меня было ещё одно.
В горле стоял жуткий ком, но я не плакала. Только утёрла нос рукавом и обнаружила, что всё ещё сжимаю кинжал. Несколько минут назад он имел хозяина, но не имел имени… И вот теперь обрёл его. Стал символом горькой потери, как и некогда Каас.
Обессилев, я остановилась у самого обрыва. Дальше идти некуда. Только прыгать на дно бесконечной бездны, где меня ждали мои друзья.
