Постепенно город погружался в тишину, как солнце на исходе дня погружается за закатный край моря. Густые тени легли на покрытые телами улицы. Мёртвый город застыл, бессильно разинув обезображенные пасти окон и дверных проёмов. Вдалеке, у городской стены, взметались к небу оранжевые сполохи начинающегося пожара.
«Пусть горит, — торжественно подумал Вр’вин. — Пусть весь этот город сгорит дотла. Всех, годных в рабы, они уже согнали в загоны за пределами стен. А если кого пропустили, то и ладно. На этот раз добыча будет богатой, не чета той, что привозили верные из обычных своих набегов на острова. Многие, правда, успели сбежать, но и их час настанет. Верные не удовлетворятся одним только побережьем. На сей раз они пойдут вглубь благодатных земель Заката, смертоносной сталью и разящей молнией пробьются до противоположного их края. Отныне всё, от закатной черты до восходной, от полуденного конца до полуночного, покрытого вечными льдами, будет принадлежать им. Довольно они скрывались на самом дальнем краю Южного Осколка, там, где русла рек пересохли столетия назад, и мёртвая почва не родит даже и единой травинки».
Теперь их земля здесь. Добрая, благодатная, плодородная земля, полная будущих рабов — тех, кто станет обслуживать верных, пасти для них скот, обрабатывать поля. Белокожие, пышнотелые женщины будут услаждать верных по ночам, а самые сильные из них, возможно, удостоятся чести рожать новых верных…
Подумав о женщинах, Вр’вин мечтательно закатил глаза. Ему, как командующему отрядом, отправленным в этот жалкий городишко (кажется, он назывался Орино) и с успехом захватившим его, полагалось первым выбрать женщину из пленённых сегодня. Никто не посмеет подступиться к загону с рабынями прежде, так что стоит поторопиться с выбором. Воины заслужили награду и должны как следует развлечься перед тем, как всё сметающей на своём пути волной двинуться дальше. А городишко — это так, разминка, не более.
Легко сбежав вниз, верный быстрым и широким шагом направился в город.
* * *
Мимо, грохоча колёсами, проехала запряжённая двумя быками телега, правивший ею дородный купец с опухшим красным лицом и маленькими, хитро прищуренными глазками, неодобрительно покосился в сторону небогато одетых пеших путников и хлестнул вожжами, подгоняя быков. Те, недовольно замычав, взрыли копытами землю, подняв облако пыли, и ускорились.
— На дорогу смотри, поганец! Тьфу! — подпрыгнув, Локи возмущённо вскинул кулак вслед купцу и принялся отплёвываться от попавшей в рот пыли. — Совсем разум потерял, орясина, карги тебя задери, добрых мастеровых пылью окатывать! Тьфу!
Кориса хамоватое поведение здешних торговцев тоже раздражало, да так, что кулаки сами собой сжимались в готовности поставить зарвавшегося купчину на положенное ему место. Но приходилось сдерживаться, а заодно сдерживать и говорливого Локи, иначе, полезь они оба в драку, вспомни уроки, полученные на Перекрёстке, никто больше не поверил бы, что двое путников, пристроившихся к местным древорубам, обычные крестьяне.
— Совсем ужо обнаглели, — согласно пробасил рядом дородный бородатый детина с топором на плече и смачно сплюнул вслед купцу. — Носы задрали, думають, им, как баронам, усё дозволено. У-у, торгаши бесчестные. Имперцев, что ли, на них натравить, зря они, что ли, гарнизонами в каждой деревне стоят с зимы…
— Да как ты их натравишь, имперцы ж того, магика свово ловят, до остального им дела неть, — откликнулся другой древоруб. — Да и кто позволит им в Альтаре-то распоряжаться, чай не дома они, не в Империи своей.
— Твоя правда, — недовольно скривился первый. — Ну тады токмо ежели барону Мелаху жаловаться, дескать, совсем торговый люд зарвался, мастеровых да крестьян ни во что не ставит. Пущай, вона, хоть пошлину подниметь им.
— Эгей, чаго встряли? — вмешался третий голос, принадлежавший старшому. — Купчину энтого от ваших словес медвежья болезнь в дороге не хватит, так что и неча тута стоять да на злобу исходить. Ну-ка, братцы, двинули, двинули дальше, дело-то ждать не будет. И вы двое тож пошевеливайтесь. Не резон нам задерживаться.
Поругиваясь, древорубы продолжили путь.
— Может, лучше было в деревне остаться? — одними губами прошептал Локи, склоняясь к командиру. — Арэн, ежели вернётся, там нас искать станет.
— Не вернётся он, — с сожалением покачал головой Корис. — По крайней мере, пока не сделает то, ради чего ушёл.
Он и сам не знал, откуда в нём эта уверенность.
— Получается, мы теперь сами по себе?
— Выходит, что так.
Воробьиные Гнёзда они покинули, едва только большак стал проходим после зимы да весенних паводков. Поначалу надеялись, что сбежавший искатель вернётся, так и эдак размышляли над оставленной им короткой запиской, а потом Корис, наблюдая за имперскими магиками-ищейками, вдруг поймал себя на мысли, что их действия очень сильно ему напоминают то, как вёл себя Арэн, когда они только оказались в этом мире. И понял, что ждать его в Гнёздах и вправду нет никакого смысла. Искатель действительно найдёт их, куда бы они не отправились, найдёт в точности так же, как вышеупомянутые ищейки. А им самим не остаётся ничего, кроме как и дальше заниматься поисками Портала.
Одновременно с дриммерами в путь отправились и трое древорубов из их подворья — надоело мужикам сидеть в Воробьиных Гнёздах, вот и решили податься поближе к городам. Шагалось в их компании и ходко, и весело, сам собою ложился под ноги большак, дни летели незаметно и споро. Давно уж остались за спиной границы земель барона Мелаха, всего несколько дней оставалось до края Живого Леса, где дриммерам предстояло распрощаться с древорубами, идущими в Орино. И тут путь им преградил имперский заслон.
— Кто такие будете? Откудова и куды следуете? — властно гаркнул крепкий седовласый воин в алом плаще, выходя путникам навстречу. Настроен он был решительно: правая ладонь на рукояти меча, в левой — тяжёлое копье-пилум. За спиной имперца, укрывшись за наскоро вкопанными по сторонам дороги кольями, напряжённо замерли арбалетчики.
— Древорубы мы, — выступил вперёд Корис, опередив открывшего было рот старшого. — В Орино идём счастья попытать. Сказывают, там трудолюбивым рукам завсегда рады.
— А дома чаго не рады? — не отступал воин, судя по вооружению, десятник.
— Рады и дома. Да только в городе и монета звонче, и весит больше.
— Монета ему звонче, — недоверчиво хмыкнул имперец. — А топоры чаго не у всех? Пропили, небось? Али и вовсе не древорубы?
— Топоры, добрый господин, на месте выдадут, коли удачно в артель наймёмся, — столь же смиренно, но и не без достоинства, положенного уважаемому мастеровому, ответил Корис, а про себя мельком подумал:
«Вот же въелся, проклятый!»
Но вслух он, разумеется, ничего не сказал, да и не успел бы, ибо в разговор вмешался, наконец, старшой.
— Ты, паря, к моим работникам со своими допросами лезть не моги, — угрожающе надвинулся он, сверху вниз глядя на плотно сбитого имперца точно на дитё неразумное. — Место-то своё знай, чай, не дома. Бароны наши, мож, вам навстречу и пошли, пустили в Альтар магика вашего беглого ловить, да токмо права добрых альтарцев обижать не давали. Так что ты, паря, не зарывайся. Мы приказы баронские чтим да к вам с уважением относимся, так и вы, имперцы, вежесть знайте.
