Влад тем временем приблизился к самому краю, задержался на мгновение и, качнувшись на носках, уверенно шагнул вперёд, в разверстую под ногами бездну. Туман беззвучно расступился перед ним, и тут же сомкнулся вновь, обхватывая по пояс.
— Ты идёшь? — обернулся он.
— Ладно, дружок, похоже, это твой шанс, — прошептала я на ухо коню, спешиваясь, и, потрепав его по холке, отпустила поводья. Радостно заржав, рыжий наглец бросился вслед ускакавшей кобыле.
«Опять под землю», — неслышно вздохнув, я шагнула за Владом в туман.
Один шаг, другой — и жемчужная пелена оказалась уже над головой. Под ногами заскрипели ступени — простые деревянные дощечки на незамысловатом каркасе. Они по кругу оббегали неровные каменные стены и опускались саженей на двадцать ниже, упираясь в явно рукотворный мосток, выложенный из камней. Мосток этот вёл к центру зеленоводного, прозрачного озерца, и заканчивался в его середине круглой площадкой, на которой ждал меня Влад, подняв голову и с нетерпением глядя вверх.
Дёрнув щекой — и тут магическая завеса! — я зашагала вниз, руками раздвигая заросли мясистых белёсых корней, свисающих до самой воды. Неведомо как пробившись сквозь толщу сплошного камня, найдя путь по трещинам и осушённым временем водяным ходам, напитанные соками подземного озера, они, будто живые украшения, обрамляли собою своды священного сенота. А в том, что правильно называть это место именно так, священным, я почему-то не сомневалась.
Эхо, разгулявшееся под завесой тумана, подхватило скрип старого дерева, умножив и усилив его многократно, и закрутилось внутри гулкого колодца, медленно затихая. Всколыхнулась, встревоженная, изумрудная вода озера — и тут же успокоилась. Пробежали по спине мурашки, и я почувствовала, будто тысячи глаз, невидимых, непредставимо древних, уставились на меня, изучая; призрачные пальцы забрались под череп, по-хозяйски перебирая роящиеся в голове мысли…
— А ну брысь! — разъярённой кошкой зашипела я, мысленно ощетинившись мириадами тончайших игл. Пальцы вздрогнули, отдёргиваясь, но далеко не убрались, зашебуршились неподалёку, точно в ожидании.
— Не обращай внимания, — донеслось снизу. — Владыка всегда проверяет тех, кто приходит к нему.
«Точно боится», — с некоторым удивлением и неприязнью, вполне естественной для человека, в чью голову полезли без спроса, подумала я и опрометью бросилась вниз.
— Всё ещё жаждешь встретиться с Константином? — со странным выражением спросил Влад, оборачиваясь ко мне.
Я решительно кивнула. Мой необычно серьёзный провожатый дёрнул головой, приглашая следовать за ним, и без единого слова шагнул под тёмные своды уводящей из сенота пещеры.
Путь в темноте был недолгим, очень скоро впереди замаячило пятно неверного света, и мы вышли в колодец другого сенота. В отличие от первого, тут не было ни тумана, ни лестницы, ни озера, ни даже корней; только выщербленные ветром стены поднимались ввысь, к кажущемуся небольшим кусочку неба. Не замедляя шага и не оборачиваясь, Влад пересёк его по полосе отполированного сотнями, а то и тысячами ног (или всего одной парой, прошедшей этим путём мириады раз?) камня и шагнул под свод другой пещеры — огромной и светлой.
Сквозь узкую щель в потолке падал свет. Внизу его ловило большое овальное зеркало, слегка наклонённое, и отражало в другое зеркало. И так, одно к другому, десятки зеркал, расставленные вдоль стен, передавали друг другу этот свет, и вся огромная пещера была залита им, точно у неё имелось своё собственное солнце. Дальняя же её часть тонула в темноте, и я была уверена — так задумано нарочно.
— Отец! — крикнул Влад, останавливаясь. — Отец, я вернулся!
Вездесущее в таких местах эхо не посмело подхватить его крик, и голос прозвучал неожиданно глухо.
Я оторопела, на мгновение лишившись даже дара речи. А когда обрела его вновь, тишина вдруг треснула, будто стекло, и осыпалась на пол сотнями звенящих осколков.
— Юный бунтарь вспомнил, наконец, об отчем доме? — спокойный, полный величия, сдобренного хорошо скрытой щепоткой такой знакомой насмешливости, ответ заставил меня вздрогнуть от неожиданности.
Из темноты на свет шагнул мужчина: стройный, светловолосый, сероглазый, как две капли воды похожий на Влада, только старше. Намного старше.
На вид ему можно было бы дать лет сорок, но глаза, коротко взблеснувшие на свету — удивительные, невозможные, нечеловеческие глаза с вертикально вытянутыми зрачками, смотрели на неожиданных визитёров с мудростью глубиною во многие и многие жизни. Владыка был не просто стар. Он был едва ли не древнее камня, что составлял собою стены его сенота.
Константин, долгим непроницаемым взглядом смерив собственного сына, обернулся ко мне. Под черепом зашевелились давешние бесцеремонные пальцы, вновь настойчиво потянулись к воспоминаниям.
— Вон! — процедила я, не отводя глаз. И с вызовом подняла подбородок — никто не смеет лезть в мою голову без спроса, будь он хоть трижды старее самого Шагрона и мудрее всех его мудрецов, вместе взятых.
Владыка лишь сдержанно улыбнулся уголками губ, и ощущение чужого присутствия тотчас исчезло.
— Твоя женщина? — коротко спросил он, переводя взгляд обратно на Влада.
— Нет, — возмутилась я.
— Нет, как видишь, — с не особо приличествующей моменту усмешкой согласился со мной Влад.
Губы хозяина пещеры снова дрогнули в скупой, непроницаемой улыбке.
— Я ждал, сын, когда тебя потянет обратно домой, — неожиданно тепло сказал он, широко отведя руку в приглашающем жесте. — Твоя пещера ждёт тебя в том же виде, как ты её оставил. И ты, t'aane sia, нежданная гостья, — взгляд владыки переместился на меня. — Проходи. В дандра у гойе для тебя всегда найдётся место.
С этими словами он развернулся и направился обратно.
— Отец? — прошипела я так тихо, чтоб услышал только Влад. — Ты почему сразу не сказал?
— Что бы изменилось? — усмехнулся он и, так и не ответив на вопрос, направился вслед за Константином.
Я ехидно подняла бровь и шагнула следом. В случайность знакомства с Владом верилось всё меньше и меньше.
Интерлюдия 4
Вр’вин, стоял на верхней площадке портового маяка, вскинув подбородок, и гордо смотрел на первый взятый верными город. Местами ещё слышались воинственные крики и звон мечей — немногочисленные горстки защитников не собирались сдаваться, — но их отчаянное сопротивление не значило уже ровным счётом ничего. Город пал.
Ветер рвал и трепал разноцветные ленты, коими во славу богов был украшен шлем верного. Доспехи покрывала засохшая кровь — кровь врагов. Он прикончил всех, кто посмел поднять на него руку, прикончил безжалостно, наслаждаясь их предсмертными стонами. По плечу и локтю змеился ещё один кровяной след — случайная стрела вскользь задела его в горячке боя, и Вр’вин почти не почувствовал касания смертоносного острия. Но стрелка, притаившегося на крыше дома, он тоже убил сам. Кто посмел направить оружие на командующего верными — должен умереть именно от его руки. Для Вр’вина это было и оставалось делом чести.
