не читали правительственной декларации?
— Вы, господин Риглер, и горсточка ваших единомышленников выдвигаете весьма странную теорию, — подхватил инженер Данош. — Говорите от имени рабочих, инженеров, а сами противопоставляете себя официальной точке зрения правительства! Не кажется ли это странным вам самим?
— Послушайте, товарищ Данош…
— Вы заблуждаетесь, господин Риглер! — с иронией в голосе перебил старика инженер. — Я вам не товарищ!
Риглер еще больше растерялся. Его особенно возмущало, что сидевшие рядом Сегеш и Барабаш не произнесли ни звука, словно их тут и не было.
— Ваше мнение, господин Данош, меня не интересует. Я продолжаю утверждать, что контрреволюционные банды существуют, что они грабят заводы и фабрики. А задача коммунистов — защищать от них завод!
— Коллега Риглер, это уж дело нового рабочего совета. А сейчас я попрошу вас пройти с нами на рабочее собрание и провести выборы нового совета. Не следует противопоставлять себя воле трудящихся… Я подчеркиваю, что и новый совет будет временным, поскольку основной массы трудящихся здесь все еще нет. Но даже он будет обладать более реальной властью, так как его изберут на более демократической основе, чем прежний…
Делать было нечего. Секретарь парторганизации, смертельно побледнев, тоже хотел отправиться вместе со всеми, однако носатый Данош остановил его:
— Вы, господин Табори, нам не потребуетесь. Ведь вы не работаете на заводе. Насколько мне известно, вы работник партийного аппарата. А ваша партия с сегодняшнего утра больше не существует.
Риглер стремительно обернулся, словно его ужалила оса:
— Что вы болтаете? Как это не существует?
— Разве вы не знаете, что сегодня утром борцы за свободу после тяжелого боя захватили горком партии на площади Республики? Нескольких кровавых палачей-авошей тут же вздернули на фонари…
— Я там был. Видел своими глазами… Они открыли огонь по толпе, и начался бой. Наши танки быстро разделались со сталинистами, — подтвердил Торня.
— Это неправда… — возразил Риглер. — Горком партии не занят. Товарищ Табори, — сказал он трясущемуся от страха парторгу, — позвоните в горком по прямому проводу.
— Верно, — засмеялся Данош, — позвоните! Пусть убедятся сами!
Табори неверной походкой направился в кабинет директора. Остальные молча последовали за ним. Тем временем из клуба пришло много людей.
— Ну, что тут? Долго нам еще ждать? — спросил Харастош, молодой белобрысый парень, недавно появившийся в литейном цехе.
— Сейчас придем, — заверил нетерпеливых Шандорфи. — Передай ребятам, через минуту мы будем там.
Табори набрал номер, но на другом конце провода никто не отвечал. Он набрал другой — то же самое.
— Позвони в райком, — нервно бросил Риглер.
Но и райком молчал.
— Ну что? За чем дело встало? — снова спросил Харастош.
— Да вот тут некоторые не верят, что восставшие заняли горком партии, — ехидно пояснил Данош.
— Кто это не верит? — удивился литейщик.
— Я, например! — ответил Риглер.
— Вы? — с напускным удивлением переспросил белобрысый. — А если я вам скажу, тоже не поверите?
— Нет.
— Вот, посмотрите! — и Харастош выхватил из-за пазухи пистолет «ТТ». — Видели? — помахал он оружием в воздухе. — С этой игрушечкой самолично участвовал в том бою! И знаете, скольких уложил на месте?
Риглер не отвечал, впившись взглядом в Харастоша. «Вот негодяй! — думал он. — Броситься та него, отобрать пистолет? Ведь это же откровенный контрреволюционер! Почему в воротах его не обыскали? Жаль, свой автомат я оставил в парткоме… Но почему не вмешается Барабаш? У него же на плече автомат!»
— Шандорфи, — крикнул Харастош, — чего стоишь? Доставай свою пушку! Этих сталинистов надо в шею гнать с завода! Я требую от имени молодежи! А ну, Барабаш, давай сюда твою стрелялку! Да поживей!
— Коллега Харастош, не горячись! — решительно вмешался Торня. — Не к чему бучу заводить. А вы, Барабаш, на всякий случай сдайте оружие, а то как бы чего не вышло…
Барабаш молча, покорно снял с плеча автомат.
— Кому сдать?
— Возьми ты, — приказал Харастош толстому, в добрых шесть пудов, смуглому слесарю. — Ты умеешь с ним обращаться.
— А ваше оружие где? — спросил Шандорфи Риглера.
Старик не отвечал, изумленный и подавленный происшедшим. «Хитро подстроено! — сообразил он. — А мы оказались в дураках. Проморгали…»
— Так где же оружие? — переспросил Шандорфи.
— Наверняка в парткоме, — предположил Харастош.
— Пошли туда.
— Ребята, не теряйте времени. Смеркается рано, а нам еще рабочий совет выбирать.
— Сейчас придем, — ответил Шандорфи. — Я не люблю, когда у другого есть оружие, а у меня нету… Пошли!
В комнате парткома, у стенки, рядком стояли все пять автоматов.
— Именем революционной молодежи реквизирую оружие! — провозгласил Харастош. — Торня, идите в клуб, а я останусь возле оружия. Даги, подошли сюда еще двух — трех ребят!
— Хорошо, — пообещал Данош. — А господин секретарь пусть тоже здесь побудет.
Все, кроме Харастоша и Табори, вышли из кабинета. Секретарь и Харастош безмолвно разглядывали друг друга. Молодой литейщик, только минувшей весной получивший рабочий разряд, упивался своим новым положением. Политикой он, правда, не хотел заниматься ни прежде, ни теперь — в ней он ничего не понимал. Больше всего в жизни его интересовали танцы. Хотел бы он и одеваться получше, но на это его зарплаты — 1300—1400 форинтов — пока не хватало. То и дело приходилось ругаться с нормировщиком. Старый литейщик Вихардт, правда, объяснил ему, что 1300 форинтов для начинающего не так уж мало, что он в молодости столько не зарабатывал. Но Харастошу казалось, что Вихардт говорил это по указанию свыше. Получал бы он, Харастош, как и старик, 2200 форинтов в месяц, тогда и он мог бы проповедовать смирение… Потом начались октябрьские события. Сам не зная как, Харастош очутился среди демонстрантов. Около памятника Сталину во все горло выкрикивал лозунги. Куда идет, он тоже не знал. Но радостное чувство распирало ему грудь, потому что и он в числе героев, борющихся за свободу, среди тех, на кого теперь с завистью смотрели старшие. До сих пор никто не считался с молодежью, не принимал ее всерьез. «Даже потанцевать, кому как хочется, не разрешали. Одеваться по своему вкусу и то боялся, потому что проклятый Табори вопил о стилягах. А один раз даже велел вывести меня из зала, когда я собирался показать одно новое па». Харастош научился этому «па» у пловца Кохара, только что вернувшегося из поездки в Италию. «Зато сейчас Табори сам сдрейфил… Ишь, как дрожит, трус! Надо успокоить, а то еще чего доброго в штаны напустит…»
— Чего вы боитесь, товарищ Табори? Не тронет вас никто.
— Я не боюсь.
— Вижу, вижу! Пальцы так трясутся, что и сигарету никак не удержите.
— Просто я немного понервничал…
— А зачем нервничать?
— Да о своих детишках все думаю.
— Ох, и трус же вы, — засмеялся Харастош. — Что бы с
