Александру Федоровну…
— Мне тоже интересно, отчего канцлер утаивает от вас важную информацию!
— Но я вовсе не знал об этом, — принялся протестовать Нессельроде, но его уже никто не слушал.
— Однако и это еще не все, ваше величество, — решил не останавливаться я. — Действия англичан, направленные против финского побережья, настолько встревожили Сенат Великого княжества, что финны приняли решение выделить миллион рублей на постройку канонерок.
— Это правда?
— Ну разумеется! Не далее, как вчера у меня была их делегация. Просили лично проследить за строительством. Опасаются, как бы денежки не разворовали.
— Об этом ты тоже не осведомлён? — пристально посмотрел на Карла Васильевича царь.
— В моем ведении находятся сношения с иностранными державами, — поджал губы тот.
— Вот и не лез бы, куда тебя не просят! — хмыкнул Николай Павлович, и я понял, что это сражение осталось за мной.
Разумеется, Нессельроде и стоящие за ним придворные не оставят попыток навредить. Но, по крайней мере, на время притихнут. Опять же, правила игры таковы, что убрать меня с поста руководителя Морского ведомства не получится ни при каком раскладе. Царского сына может заменить только другой царский сын. В нашей истории это был племянник Кости Великий князь Алексей Александрович, вошедший в историю с не самым лестным прозвищем «Семь пудов августейшего мяса». Но ему пока всего три года. Хороший такой карапуз…
После непростого разговора с отцом следовало отдохнуть. И черт же меня дернул отправиться к семье! В смысле, в Константиновский дворец в Стрельне, куда мы постоянно переезжали на лето. Нечто вроде дачи с поправкой на высокий статус и просто дикую расточительность императорского двора.
Будущий «Дворец конгрессов» встретил суетой прислуги, хорошим ужином под «рюмку чая» и качественным таким семейным скандалом, который мне закатила дражайшая половина. Начиналось все, впрочем, вполне невинно.
— Кости, ты так осунулся в последнее время. Много работаешь? — почти сочувственно заметила «жинка».
— Да, Санни, — кивнул я, совсем забыв, что подобное затишье у моей богоданной супруги обычно случается перед бурей. — Война…
— Конечно, у тебя война. А мы с детьми сидим тут как арестанты…
— Не преувеличивай.
— Я преувеличиваю⁈ Нет, это мило!
— Ну что еще?
— Он еще спрашивает!
— Дорогая, может, не сейчас?
— Ну уж нет! Ты совсем забыл о нас и даже не стесняешься этого.
— Это неправда…
— Еще какая правда! Почему ты не взял меня с собой в Германию? Я бы навестила родителей…
— Это была сугубо деловая поездка. И потом, ты же была в положении…
— Какая прелесть! Ты вспомнил о моей беременности. Пусть так, но ты мог написать письмо? Мог, наконец, привезти хоть кому-нибудь из нас подарок?
— Прости. Как-то не попалось ничего достойного тебя и нашей любви…
— Не смей говорить мне о чувствах! Прежде мы были с тобой неразлучны. Ходили в гости к государю и твоим братьям, посещали театры, устраивали домашние концерты. А теперь… Скажи мне, у тебя кто-то есть? Ты нашел другую?
— Санни, милая, пойми наконец, идет война! Я каждый день уматываюсь на службе так, что к вечеру валюсь с ног от усталости и частенько засыпаю прежде, чем успеваю лечь. Какая ко всем чертям другая?
— То есть, если бы у тебя было больше времени, ты бы не постеснялся! — ахнула великая княгиня. — И вообще, не смей ругаться при детях. Ты не в казарме и не на мостике своего корабля!
— Здесь нет детей…
— Вот именно! Ты даже не захотел увидеть наших малюток!
— Прошу тебя, успокойся! — невероятным усилием воли сдержался я, сделав еще одну попытку потушить разгоравшийся скандал. — Понимаю, ты устала и нуждаешься во внимании. Но видит Бог, в этом нет моей вины. Что же до твоего желания развеяться… может, тебе куда-нибудь съездить?
Тут ваш покорный слуга, конечно, лоханулся по полной. В эти еще довольно-таки патриархальные времена молодым дамам не принято путешествовать без сопровождения супругов. Нет, такое, конечно, случается, но как правило, если их отношения дали трещину.
— Хочешь от меня избавиться? — широко распахнула полные слез глаза великая княгиня.
— Господи, за что мне это!
Спасли меня, как ни странно, союзники. В смысле, их возвращение к нашим берегам.
В малую столовую вошел Лисянский и почтительно доложил:
— Прошу прощения у ваших императорских высочеств, но дело срочное.
В прежней жизни у меня тоже случались ссоры с женой. И обычно появление на этом представлении зрителей лишь подливало масло в огонь. Крики становились громче, а обвинения все более тяжкими… И тут Александре Иосифовне следует отдать должное. Стоило появиться постороннему, как скандал прекратился сам собой. Казалось, даже слезы высохли.
— Что там еще? — с надеждой посмотрел я на адъютанта. И он меня не подвел.
— Телеграфом передано срочное сообщение. Враг снова у берегов Кронштадта!
— Вот как… Нейпир решил еще раз станцевать джигу на граблях?
— Не только. С британцами теперь и французы. Союзная эскадра идет двумя колоннами. По меньшей мере у них 16 линейных кораблей, 7 фрегатов, 3 корветов и шлюпов. Возможно, есть еще… На рассвете они миновали Сескар. Их десант высадился на Толбухин маяк.
«Спасибо тебе, Господи!» — подумал ваш покорный слуга, но вслух, конечно же, заявил совсем другое.
— Увы, мадам, — пришлось даже перейти ради такого дела на французский. — Мой долг повелевает мне покинуть вас! Будущее неопределенно, и может статься, мы более не увидимся. Если так, помните, мои последние мысли будут о вас и наших детях. Берегите их!
Черт! Хорошо сказал! Вон у Санни глаза как чайные блюдца…
Что самое противное, жинка, по крайней мере, частично права. Ее муж и впрямь стал совсем другим человеком. Чужой для нее, как, впрочем, и она для меня. И это при том, что великая княгиня Александра Иосифовна и впрямь первая красавица Петербурга. Вот не лежит к ней душа и все тут! Впрочем, подозрения в неверности, в любом случае, абсолютно беспочвенны. Единственной моей страстью была и остается война. И скоро у нас с ней очередное свидание…
— А теперь подробнее, — спросил я у притихшего Лисянского в экипаже. — Как захватили маяк?
— Очевидно, — поежился под моим взглядом адъютант, — дело решила внезапность нападения.
— Да неужели?
— Прошу великодушно извинить, но все подробности мне неизвестны. Могу сказать лишь,
