бригадные, а в конце 1917 г. — и корпусную (дивизионную) структуры. Кроме того, в конце 1916 — конце 1917 г. в казачьих дивизиях существовали специальные пехотные части поддержки конницы, имевшие смешанный, полуказачий состав — стрелковые дивизионы. Особым видом казачьих формирований являлись партизанские части, предназначавшиеся для проведения диверсий, боевой разведки и т. п. В силу специфики своих задач они нередко соединяли в себе конные и пешие подразделения, а также артиллерию.
Массовое внедрение инженерных изобретений и техники, серьезно ускоренное реалиями Первой мировой войны, конечно же имело отражение на огневом и техническом оснащении казачьих частей и соединений, но не произвело их значительного усиления и преобразования в этом отношении. Так, весь военный период казаки использовали в качестве индивидуального оружия не только легкое стрелковое (винтовки, револьверы, пистолеты), но и холодное (шашки, кинжалы, штыки). Невелико в целом было, несмотря на постепенное увеличение, и наличие в рядах казачьих формирований пулеметов и артиллерийских орудий, инженерных и средств связи и т. и. Причина такого положения вещей видится как в отсутствии необходимых материальных резервов, так и сам характер боевых действий в Закавказье, во многом сохранявший черты «домашинной» эпохи.
Организация служебной повинности и подготовки к ней в казачестве продолжала оставаться довольно архаичной, исстари базируясь на двух основных принципах — сословной обязанности и самообеспеченности. Это делало казака, по сути, закрепощенным сразу в двух сферах — военной и хозяйственной. Кроме того, необходимость трат на оружие, обмундирование, снаряжение и пр. ложилась тяжелым экономическим бременем на казачьи семьи.
Тем не менее в начале войны данная организация действовала более-менее эффективно — казачьи войска смогли достаточно быстро провести мобилизацию, обеспечив необходимые кадровые штаты своим частям. Однако уже тогда отмечались значительные проблемы с качеством боевой подготовки казаков старших возрастов, уделявших большее внимание своему хозяйству, нежели службе. В дальнейшем ситуация стала ухудшаться — благодаря потерям стала все более ощущаться нехватка людского и особенно конского состава, которую своевременно восполнить казачество не могло, так как не обладало необходимыми для этого демографическими и экономическими ресурсами.
К этому добавилось постепенное разложение интендантского снабжения переднего края Кавказского фронта, связанное, с одной стороны, со слабым развитием путей сообщения в районах Турецкого и Персидского Закавказья, с другой — с процветавшими в интендантстве бюрократии и воровстве. Поэтому в поставках казачьим формированиям продовольствия, обмундирования и снаряжения имелись частые и долгие перебои, что вынуждало казаков заниматься самообеспечением, изымая или покупая необходимое у местного населения. В то же время обеспечение казачьих частей боеприпасами, вооружением и его ремонтом была налажена весьма эффективно. Ощущалась лишь нехватка пулеметов и артиллерийских орудий, вполне восполнявшаяся, однако, трофейными приобретениями.
Тем не менее указанные трудности с лихвой восполнялись психологическими свойствами, высокой патриотичностью и мотивированностью казаков в военном деле. Война вообще воспринималась в их среде как обычное явление, как необходимый этап в жизни, ибо считалось, что казак, не побывавший на войне, не может считаться полноценным членом казачьего общества. Поэтому казаки стремились во что бы то ни стало попасть на фронт, желая приобрести боевой опыт и заслужить себе уважение среди станичников, а в бою часто отличались предельной храбростью, любили всякие рискованные предприятия — трусость в казачьей среде презиралась, и ее случаи были крайне редки.
Война с Османской империей как со старым, традиционным противником особенно приветствовалась казачеством, тем более что ее финалом ожидалось окончательное падение Порты и полное освобождению от османского ига христианского населения. При этом отношение к неприятельским воинам в казачестве было двояким. С одной стороны, аскеры и курды были ненавидимы за репрессии, применяемые к христианам — армянам и айсорам, с другой — уважались за их воинскую доблесть, боевую выдержку. Сами же казаки, несмотря на свою традиционную приверженность мародерству, отличались гуманным отношением к людям, как к мирным беженцам, так и к военнопленным, считая жестокость предосудительным свойством.
Однако начавшаяся в марте 1917 г. революция довольно быстро изменила ситуацию, за несколько месяцев приведя казачьи войска, как и всю страны, к глубокому кризису. Прежде всего он проявился в идейно-политической сфере. Так, долгое время считалось, что казаки по своей природе безоговорочно преданны царю и аполитичны, но революционные события развенчали подобные представления. Так, к отречению государя казачество в целом отнеслось весьма равнодушно, считая, что падение монархии позволит возродить старинную казачью вольницу, и поддержало новую государственную власть в лице Временного правительства.
Это, правда, не помешало казакам в то же время активно продвигать и противоборствующую с ним власть советскую, стихийно создавая соответствующие комитеты в своих подразделениях и частях или включая своих представителей в комитеты соединений и объединений, состоявших как из казачьих, так и из солдатских формирований. В июне был сформирован высший представительский орган казаков Кавказского фронта — Казачья секция Краевого совета Закавказья.
Существовала также идея создания советов казаков Кавказской армии и отдельных корпусов и съезда казаков фронта как представительств формирований фронтового казачества. Однако ее осуществление было прервано Октябрьским переворотом. Главной целью участия в советских органах было общее желание казаков, вызванное их тяжелым социально-экономическим положением, освободиться от несения обязательной воинской повинности. Касательно же вопроса о будущем казачьего сословия среди них не было единства — лишь меньшая часть приветствовала его ликвидацию, большая же — дорожила своими сословными привилегиями.
Какие-либо другие, более радикальные политические темы основная масса казачества поначалу воспринимала отрицательно, она чуждалось солдатских масс, «мужичья», которое вечно «протестовало» против власти. Соответственное отношение было и к выразителям разных радикальных идей, прежде всего большевикам, — они воспринимались как зачинщики беспорядков и почти не имели поддержки в казачьей среде. Тем не менее постепенно, увязая в острой политической борьбе, казачество стало раскалываться, так как никогда не являлось однородной массой, а было разделено на две группы: зажиточное (домовитое), из которого в основном выходили казачья старшина и офицерство, и бедняцкое (голутвенное), формировавшее рядовые кадры. Пока в России было сильное самодержавное государство, это не мешало целостности казачьего сословия, так как и для домовитых, и для голутвенных казаков главным смыслом их жизни традиционно являлось служение царю. После падения монархии довольно быстро данный смысл был утерян, а скрепляющий казачье единство стержень исчез. В этих обстоятельствах умелая пропаганда большевиков не могла не вызвать сочувствие у казачьих низов, уставших от затянувшейся войны и неразрешенных социально-экономических проблем. Казачья же старшина объединилась вокруг консервативной идеи. В итоге казачество оказалось разделено на два лагеря — «пролетарский» и «буржуазный». К первому относились сторонники Центрального совета казаков (ЦСК — «Центроказак»), склонявшиеся к идеям «пролетарской революции»; ко второму — сторонники Союза казачьих войск (СКВ), поддерживавшие зарождавшееся Белое движение.
Для последнего огромное
