острая борьба между большевиками, эсерами и меньшевиками. В результате этой борьбы дошло до того, что в разные периоды Краевой совет оказывал помощь и белогвардейцам, и красногвардейцам. Так, поначалу он оказывал помощь атаману Каледину присылкой на Дон с Кавказского фронта казачьих частей и составов с боеприпасами, а позже, учитывая взрывоопасную обстановку в Терской области, послал на Терек специальную делегацию мира, которую возглавил член крайкома РКП(б) М.Г. Цхакая, для предотвращения там антибольшевистского восстания[418].
Наконец, 21 декабря (3 января) II Краевой съезд Кавказской армии признал власть Совета народных комиссаров и объявил себя органом верховной власти на Кавказе. В Краевом совете из 100 имевшихся мест 52 получили большевики и левые эсеры, а остальные 48 достались меньшевикам, правым эсерам, дашнакам, украинским националистам и казакам. Однако 26 декабря (8 января), когда большинство большевистских депутатов разъехались из Тифлиса, Краевой совет кооптировал прежний эсеро-меньшевистский состав и на следующий день заявил, что только он является единственно правильным. С этого момента началось окончательное отпадение Закавказья от большевистской России. Теперь большевики для простых казаков были не просто одной из политических партий, а государственниками, защищающими целостность России, патриотами, боровшимися с сепаратистскими течениями на ее окраинах[419].
В связи с этим командование Кавказского фронта отмечало все большее усиление большевизации и фронтовых казачьих формирований. Например, на сторону советской власти открыто перешли в полном составе 36-й Донской казачий полк, 1-я отдельная Донская казачья и 4-я Кубанская пластунская бригады. Более того, вскоре многие казачьи части известили о своем намерении с оружием в руках отстаивать советскую власть и бороться с белыми как со сторонниками сепаратистов и, стало быть, разжигателями Гражданской войны.
Например, 6 (19) декабря общее собрание 1-го Кавказского полка Кубанского казачьего войска постановило: «…1) просить Совет народных комиссаров о скорейшем отправлении нас в пределы Кубанской области, где мы примем все меры к предотвращению братоубийственной войны на родине мирным путем и к привлечению своей Кубани на сторону трудящегося класса. Против движения армейских частей мы ничего не имеем, только просим, чтобы двигались они после нас, дабы избегнуть братоубийственной войны с трудящимся казачеством, которое ведут к этому их вожди, в лице Каледина, Корнилова, Бардижа, Филимонова, Дутова и т. п.; 2) просить утвердить в занимаемой должности врид начальника дивизии полковника Ширая и 3) оставить в полку подъесаула Винникова и хорунжих Козминова и Романова до прихода полка в пределы Кубанской области».
13 (26) декабря 1917 г. начальник Революционного полевого штаба Ставки Тер-Арутюнян докладывал народному комиссару по борьбе с контрреволюцией Антонову-Овсеенко о том, что 2-е Кавказский и Хоперский полки Кубанского казачьего войска признали советскую власть и просят отправить их с оружием в Царицын для борьбы с белогвардейскими войсками Каледина. При этом они добровольно оставляют заложников. Кстати, народный комиссар дал свое согласие на отправление казаков на царицынский фронт.
28 декабря 1917 г. (10 января 1918 г.) Революционный краевой совет Кавказской армии сделал воззвание ко «Всем советам и комитетам, всем солдатам Кавказской армии», призывающее к повсеместному образованию военно-революционных комитетов. В этом воззвании много места уделяется казакам: «Фронтовое казачество шлет свои полки на Дон против Каледина, чтобы совместно с солдатами расправиться с контрреволюционерами-генералами, засевшими в Ростове и Новочеркасске. Трудовое казачество и крестьянство Северного Кавказа взывает к вашей помощи в борьбе с кубанским и терским правительствами казачьих и горских помещиков. Вы направите свои штыки и орудия против врагов рабоче-крестьянской революции».
15 (28) февраля 1918 г. начальник Казачьего и Черкесского Добровольческого отряда прапорщик Дудкин сообщал атаману станицы Старокорсунской: «Между казаками, прибывшими из вашей станицы, много зараженных большевизмом; оно вполне понятно, т. к. здесь почти все фронтовики… Нет сомнения, что пробольшевистские казаки… пообещают не наступать, но, как только уедут пластуны, они сейчас же займут Габукай… дадут помощь наступающим на Адамий, Ульский и др. места». В связи с этим Дудкин просит заменить большевистски настроенных казаков офицерами[420].
Таким образом казачество все более и более раскалывалось, включаясь в зарождающуюся гражданскую войну. Наиболее четко этот раскол проявлялся в частях, находившихся на переднем крае фронта, а также в крупных городах и промышленных центрах, так как именно там проводилась хорошо организованная и целеустремленная агитационная работа большевиков[421].
Заключение
За все время Первой мировой войны ее Закавказский театр являлся самым насыщенным казачьими войсками фронтом — там в разное время действовало девять-десять казачьих дивизий из бывших тогда в российской армии двадцати восьми, шесть-семь отдельных казачьих бригад из девяти и все пять казачьих пехотных бригад из пяти, а также отдельные полки и прочие части, что составляло примерно около 100 тыс. человек. Общий их состав был представлен семью из тогдашних одиннадцати казачьих войск: прежде всего Кубанским, а также Терским, Донским, Оренбургским, Забайкальским, Сибирским и Семиреченским.
Казаки в силу своих природных особенностей как нельзя лучше подходили к условиям Закавказья, отрицающим в принципе позиционный характер войны, но, напротив, как нельзя лучше подходящим для войны маневренной, которая требует от войск способность к быстрым рейда, скрытному перемещению и т. д. При таких обстоятельствах казаки чувствовали себя в своей стихии, в привычной для себя среде. Поэтому именно там были сосредоточены столь крупные военные силы российского казачества, поэтому большая часть именно его высших командиров относилась к казакам (к примеру, «из семи корпусных командиров Кавказской армии к 1 (14) января 1917 г. пять были казаки. Это генералы Калитин, Пржевальский, Баратов, Абациев и Чернозубов»), поэтому именно его войска добились наибольшего успеха в продвижении вперед. Казачьи формирования, постоянно перебрасывавшиеся с одного опасного участка на другой, бывшие везде и сразу, обеспечивали своим присутствием устойчивость российских войск в Закавказье. Они являлись как бы индикатором боеспособности Кавказского фронта, «цементом», скрепляющим его целостность[422].
Казачество на Закавказском театре войны было представлено всеми тремя основными родами оружия того времени — кавалерией, артиллерией, а также пехотой. Главнейшим из них в казачьих войсках традиционно значилась конница, которая выполняла как тактические, так и стратегические задачи, будучи представленной, соответственно, как в форме отдельных подразделений и частей, от уровня полусотни, сотни, дивизиона и полка, так и в форме соединений бригадного, дивизионного и, с осени 1915 г., фактически корпусного уровня (Отдельный Кавказский кавалерийский корпус). При этом казачья артиллерия (дивизионы и отдельные батареи) относилась исключительно к конному типу и служила вспомогательным образованием по отношению к кавалерии, включаясь, как правило, в состав казачьих дивизий и отдельных бригад. В Кубанском, Донском, а также Терском войсках другим самостоятельным родом оружия была пехота, организованная по батальонному принципу и соединенная в
