Книга София. В поисках мудрости и любви - Дэ Нирвакин

слишком узок, чтобы понять подлинную силу воображения. Как часто приходилось мне слышать эти возгласы — мысли и образы нереальны, они не существуют в действительности. Но посмотри на меня, изгнанный царь. Я нахожусь в тронном зале — не ты, а я правитель Нагарасинха! Вся эта реальность была достигнута всего лишь благодаря моему воображению, презираемому тобой, потому что его у тебя нет. Да! Ведь это я отнял его у тебя, но я могу вернуть…

Нишакти приступил к мысленному чтению той самой мантры, которую никто, кроме него, не знал. В зрачках его стали пульсировать черные волны. Они расширялись, искривляя окружающее пространство, захватывая и подчиняя себе разум Джанапутры. От невероятного напряжения изгнанный царь сдавил виски.

— Что происходит со мной?! — простонал он, упав на колени.

— Он пытается подчинить твое сознание воле Калиманаса, — отозвался ягуар. — Если он преуспеет, ты обратишься в безропотного адепта Свабуджи Вишваны.

— Помоги мне, я теряю сознание, оно покидает меня! — из последних сил крикнул астральный двойник.

— Еще не время… — закатывая глаза, отвечал Пурусинх самому себе, ибо царь Джанапутра уже лежал, пригвожденный к сердцевине шестиконечной мандалы, аметистовые завитки которой тоже стали искривляться и темнеть.

Чтобы обратить царя Джанапутру в своего ученика, Нишакти решил прибегнуть к темной магии и показать все величие Свабуджи. Он открыл потусторонний портал, внутрь которого стала втекать душа Джанапутры. Она оторвалась от тела, всколыхнулась и тут же устремилась в нависавшую над ней чернильную пустоту.

Радужные чакры живой души потеряли чистые, открытые цвета, они втягивались в бесконечную темноту портала, где бесследно растворялись. Тело астрального двойника заполнялось субстанцией, которая снаружи выглядела как вязкий, инородный смок. Растекаясь по нитевидным канальцам, эта субстанция изменяла линии жизни Джанапутры, трансформировала его сознание и память.

Но не только душа Джанапутры втягивалась в демонический портал Нишакти. Туда, в бесконечную тьму, быстро влетела мерцающая частица света, которая не растворилась во тьме. Той частицей света было сознание Пурусинха, которое ягуар испустил из своего темечка и направил движением когтистых лап вглубь портала. Он надеялся разыскать там даймона Калиманаса, чтобы сразиться с ним, пробить его грудную клетку, вырвать сердце и, таким образом, лишить вишвана Нишакти магической силы. Потусторонняя память подсказывала ягуару, что он всегда так поступал с демоническими сущностями. В этом состояло его внутренне предназначение, он делал так бесчисленное количество раз, и еще ни один асур не избежал от него справедливого возмездия.

Он летел, летел, летел и летел… Трудно было определить, с какой скоростью перемещалась частица его сознания. Здесь, в кромешной тьме, терялось само ощущение времени и пространства. Он мог рассекать темноту быстрее скорости света, но, взглянувши на себя со стороны, увидал бы лишь крохотный ореол, висевший в полной неподвижности внутри бесконечного объема. Быть может, целую вечность пролетел он в поисках Калиманаса, но ему все равно продолжало казаться, что он вошел в портал мгновение назад, что у него впереди еще много времени, еще целая вечность. Бессмертие… так вот, каким оно было — испытание бессмертием.

В необъятной пустоте действительно никого не было. Никого, кроме его самого! Никакого Калиманаса он здесь не видел. Поэтому разум начинали посещать очень странные мысли. Вероятно, ореол света, исходивший от его сознания, и был той сущностью, которую следовало уничтожить, растворить в черноте. Для чего еще он мог сюда ворваться? Как можно разыскать то, чего нет? Он стал сомневаться во всем. Мысли его постепенно начинали запутываться в этой непроницаемой темноте.

Темнота… он никогда не боялся ее, разве только в детстве. Да, только в детстве, когда в ней могли двигаться чудища, которых никто больше не видел. Дети помнили эту темноту лучше взрослых. Вовсе не чудища пугали их, а необъяснимая способность сознания порождать и оживлять этих чудовищ. Вот что было страшно, и теперь он вновь испытал это чувство. Он потерялся в этой бесконечной темноте, и никогда бы не сумел найти из нее выход.

Одиночество… раньше оно ему не мешало, наоборот, всегда помогало сосредоточиться. Но здесь — здесь все было не так… кто знает, а может, все так и должно быть на самом деле? Может быть, эта необъятная пустота и была той самой высшей, неуничтожимой реальностью, в которой можно обрести вечную свободу? Мудрость, покой, величие. Бессмертие…

Он вдруг осознал темное учение Свабуджи изнутри, почувствовал потустороннюю реальность этой бездонной пустоты. Бесконечная Свобода Вселенной была так близка — ему оставалось лишь в ней раствориться. Так значит, Свабуджа Вишвана и была всей этой огромной пустотой, внутри которой он сейчас находился. Она пребывала вокруг него, она окружала его всюду! Разумеется, он бы никогда не нашел в ней Калиманаса. Если бы некое демоническое существо обитало где-то здесь, внутри пустоты, пустота не была бы пустой. Зато вся эта бесконечная пустота могла обитать внутри Калиманаса, она являлась его внутренней сущностью!

Невероятно, но ягуар провел великое множество кальп внутри метафизического тела Калиманаса — в пустотности его чрева, не имеющего никаких размеров, доступных для сравнения. Ибо даже бесконечная вселенная без остатка растворилась бы здесь — настолько велик и необъятен был Калиманас.

Догадавшись об этой хитрости, Пурусинх принял позу лотоса, отчего исходящие от него лучи обрели очертания сверкающих алмазных граней исчезающее малых размеров, и приступил к медитации на поверхность пустого пространства. Точнее, на слово «тала-шуньята-прастара», прозвучавшее у него в голове несколько раз. Поскольку ноль в нулевой степени давал единицу, поверхность пустоты должна была иметь конечные координаты. Ее можно было нащупать изнутри сиддхическими лучами.

Затем ему предстояло правильно угадать образ, который скрывался снаружи бесконечного пустого множества. Только так Калиманас мог предстать перед ним в своем подлинном ментальном облике. Но задача эта оказалась не так проста, как можно заключить из краткого описания. Трудность заключалась не только в том, что некую чрезвычайно подвижную поверхность требовалось нащупать сиддхическими лучами изнутри, и не в том, что из бесчисленного множества вариантов требовалось выбрать всего один единственный образ, подходящий под параметры поверхности. Основная сложность состояла в том, что сразу, как только что-то начинало получаться, обязательно возникала область, где все лучи исчезали. То есть с одной стороны у пустой формы, действительно, имелись некие конечные координаты, с другой стороны — даже поверхность этой пустотности уходила куда-то в бесконечность. Все было плохо, очень плохо.

Если считать, что догадка о местопребывании Калиманаса пришла к Пурусинху довольно быстро, заняв многие-многие кальпы, то описать действительное время, затраченное его сознанием на исследование задачи по вычислению поверхности пустоты, было невозможно — такого слова не существовало ни в одном языке.