— Эй, ты кто тут? — недовольно осведомилсяВитька. — Ты чего людям спать-то мешаешь?
— Добрый тшеловек, — послышался изнутриприглушенный незнакомый голос с заметным акцентом, — выпускайт меня,поджалуйста!
— Чегой-то? — Витька отступил от окна. — Не ятебя запирал — не мне выпускать! Шляется по чужим домам, а мне не спать из-занего!
— Добрый тшеловек, — заныл незнакомец, — ятебе давайт мани… деньги!
— О! — Витька обрадовался. Выходит, не зря онвылез из теплой постели. — Деньги — это разговор! Деньги — это хорошо!
— Ну, так выпускайт, выпускайт меня!
— Ага, я тебя выпушу — а ну как ты меня обманешь? Тысперва мне бабки давай, а уж после…
В щелку между двумя досками высунулся уголок зеленоватойкупюры. Витька вытащил бумажку и уставился на нее в восторге.
— Никак баксы?
— Выпускайт меня — я тебе еще твенти… двадцатьдам! — донесся из окна приглушенный голос.
— Сто, — отрезал Витька.
В нем неожиданно проснулся настоящий бизнесмен.
В конце концов сошлись на пятидесяти, и Витька побежал вдровяной сарай за топором.
Когда он оторвал от окна доски, оттуда выбрался немолодойкрупный мужик явно иностранного происхождения. Мужик потирал затылок, накотором явственно выделялась здоровенная шишка. Он отдал Витьке обещанныеденьги и, кряхтя и спотыкаясь, потащился к станции.
Витька спрятал доллары в задний карман штанов и подумал, чтоправ политик Жириновский: распоясались американцы, всюду свой нос суют! Вот ужи в бабкину избу пролезли!
— Ну, чего там было-то? — поинтересоваласьЗинаида, когда супруг забрался обратно в постель.
— Да козел соседский забрался, — ответил Витькачестным голосом, — не пойму, как его угораздило!
Я думала, что не засну в эту ночь, потому что алмазы жглимне шею, я так и не решилась с ними расстаться, но стоило плюхнуться на диван,как сон сморил нас с котом буквально сразу.
Наутро я договорилась о визите к Ивану Францевичу и полетелак нему, забыв позавтракать.
Парфеныч встретил меня, как старую знакомую, Шторм смотрел ссимпатией и дружелюбно вилял хвостом. Глядишь, скоро он будет меня облизывать!
— Иван Францевич ждет, — с уважением проговорилПарфеныч и проводил меня до дверей кабинета.
Темная массивная мебель, бархатные портьеры, портреты игравюры на стенах… Я поняла, как мне хотелось снова оказаться здесь, как нехватало этого патриархального уюта!
Ювелир спешил мне навстречу в той же домашней темно-бордовойкуртке и шелковом шейном платке. Видно было, что он чрезвычайно заинтригован,ему очень хочется узнать, какие у меня новости, но хорошее воспитание непозволяет сразу набрасываться на меня с вопросами.
Старик склонился к моей руке, потом крикнул в коридор:
— Парфеныч, сообрази-ка нам кофейку!
— Вы же всегда предпочитаете чай? — удивленноспросила я.
— Что-то подсказывает мне, что сегодня особенный день иможно поступать необычно! — Ювелир заговорщически улыбнулся. — Крометого, Сонечка, вы обязательно должны попробовать замечательный кофе Парфеныча!
Иван Францевич подвел меня к низкому столику и усадил на моеобычное место.
Надо же, у меня уже есть в этом кабинете свое место!Постепенно я становлюсь здесь своим человеком!
Парфеныч внес поднос с маленькими кофейными чашечками,традиционным печеньем и конфетами. Я поднесла к губам кофе.
Это действительно был божественный напиток — очень густой,очень крепкий, очень сладкий. Я всегда считала, что настоящие знатоки пьют кофебез сахара, но этот кофе мог дать сто очков всему, что я пробовала до сих пор.
Я ждала, когда Иван Францевич произнесет свою любимую фразу:«Ешьте шоколад, Сонечка, он очень полезен для головы», но ювелир, должно быть,не находил себе места от любопытства и, едва скрывая нетерпение, произнес:
— Сонечка, умоляю вас, скажите — неужели… я по вашейинтонации предположил… неужели вам удалось найти?
Он не сказал, что найти, но мы друг друга прекрасно поняли.
Я оттянула воротник свитера и сняла с шеи замшевый мешочек.
— Неужели! — воскликнул ювелир с неожиданным дляего возраста и профессии юношеским восторгом.
Он поставил чашку, расплескав кофе, схватил мешочек ибросился к письменному столу.
Голубоватые камешки с тихим стуком посыпались на глянцевуюповерхность столешницы. Иван Францевич достал ювелирную лупу, пинцет иуглубился в изучение камней.
Больше всего это напоминало священнодействие.
В кабинете наступила тишина, изредка нарушаемая восхищеннымивздохами и молитвенными причитаниями:
— Какая чистота! Ни одного изъяна! А какойисключительный оттенок! Нет, их репутация не преувеличена! — Наконец онположил лупу и поднял на меня просветленный, восторженный взгляд. — Ясчастлив, что дожил до этого дня! Поверьте мне, Сонечка, я всю жизнь имею делос драгоценными камнями, но такой исключительной коллекции мне прежде недоводилось видеть!
— Значит, это действительно те самые «алмазы розовойантилопы», о которых говорилось в дореволюционной статье?
— Никаких сомнений!
— И вы действительно «поможете мне с ними разобраться»,как писала прабабушка в своем письме?
— Сонечка! Даже если бы я не хотел сделать для вас всевозможное ради памяти Софьи Алексеевны, я просто счастлив был бы занятьсявашими камнями! Это мечта каждого ювелира — огранить такие алмазы, тем самымпробудить их, раскрыть их красоту, а потом создать из них произведенияискусства! Это мечта… но… — Он замялся.
— Но?
— Но я, к сожалению, не смогу один выплатить вам всю ихстоимость. Поверьте, я довольно обеспечен, но эти камни уникальны и невероятнодороги, а я непременно хочу, чтобы вы получили за них настоящую цену. Поэтомумне придется обратиться к некоторым из своих коллег, чтобы приобрести камнисовместно с ними.
— Иван Францевич, дорогой, я вовсе не собираюсьторопить вас с деньгами! Если вам потребуется долгое время, чтобы огранить иреализовать эти алмазы, — меня это нисколько не пугает…
— Нет, Сонечка, я человек далеко не молодой, со мнойвсякое может случиться, а огранка и оформление таких камней — дело долгое. Я нехочу, чтобы после моей смерти у вас были какие-то неприятности или проблемы, ирешу этот вопрос по возможности быстро…
— Иван Францевич, дорогой, я уверена, что вы проживетееще очень много лет… Но, впрочем, я полностью доверяю вам и полагаюсь на вашопыт и на ваши знания. Делайте, как считаете нужным.
