А потом началась обычная похоронная суета. Вокруг постоянно говорили какие-то люди, кто-то спорил, кто-то соглашался. Изредка сквозь сонм незнакомых голосов прорывался и мамин. Домой меня все-таки не повезли, хотя, насколько я понял, изначально планировали. Но не могу никого осудить за отказ от этой идеи. Мотаться до Подольска с трупом, а потом снова везти его в Москву на погребение слишком долго и хлопотно. Вместо этого меня оттранспортировали в храм, где провели обряд отпевания.
На прощание со мной прибыло на удивление много народу. Большую часть голосов тех, кто подходил к гробу, я даже не узнавал. Видимо, из моей кончины решили сделать пышную и показательную церемонию, а потому согнали всех, кто хотя бы отдаленно был со мной знаком. Да что уж говорить, командование мне звание героя присвоило! Вот уж свезло, так свезло! В кавычках.
Среди прочих со мной разговаривали и мама, и Марина, и Умар. И если первые две больше рыдали, чем говорили, то парень сквозь слезы просил прощения за то, что оставил противостоять орде нежити в одиночку. А у меня и ответить-то не получалось. Так Сынок и не узнает, что я на него обиды и не держал. Не такой уж он опытный инквизитор, чтобы сыграть хоть сколь-нибудь значимую роль в той заварушке. Только бы зазря сгинул вместе со мной.
После Салманова к гробу подошел, черт подери, сам руководитель ФСБН, генерал-майор Крюков! Даже удивительно, что он вперед себя моего молодого напарника пустил.
— Вот так бывает… — тихо пробубнил он. — День назад еще награду вручал бойцу, а сегодня он уже на белом атласе покоится. Земля тебе пухом, товарищ майор. Прощай…
Затем последовали звуки удаляющихся шагов, а ко мне подошел кто-то еще.
— Что же ты так, Жарский, — едва разобрал я скрипучий шепот своего комбата над ухом. — Совсем ведь немного не дождался подмоги… эх! Будь у меня в подразделении все такими героями, как ты, мы бы уже давно всю нежить из столицы вымели! Царствие тебе небесное, Юра. Ты уж прости меня, что не уберег.
Потом на место Гиштапа прибыл кто-то либо очень толстый, либо не совсем здоровый. Я так предположил по раздавшемуся над моим ухом шумному дыханию и отчетливо различимой одышке.
— Не скажу, что был сильно удивлен, когда мне объявили о твоей гибели. Я так и знал, что ты рано или поздно этим закончишь…
Ба-а! Да это же Калистратов! Пузатый майор, который меня по всей Нижегородской области за собой таскал! Ну ладно, тут ничего удивительного нет. Я от него добрых слов и не ожидал услышать…
— Безрассудство и самонадеянность рано или поздно сводит в могилу всякого, — продолжал назидательно ворчать офицер, будто читал мне нотации. — А уж при твоей службе так и подавно. Но я уважаю тебя за проявленную твердость и несгибаемый характер. Ты стоял до последнего и ценой своей жизни спас очень многих. Далеко не каждый способен на такое, и мне по-настоящему жаль, что для тебя все так паршиво обернулось. Пусть твоя душа там упокоится, капитан Факел.
Ох, спасибо, конечно, но я вообще-то уже майор! Хотя ладно, негоже таким мелочным быть в столь торжественный момент. Чего уж, так и быть, прощаю тебя, морда кабинетная. Ступай с миром…
Следующий десяток человек или даже полтора я узнать по голосам не смог. Да и они, судя по всему, не очень хорошо со мной были знакомы. Некоторые из них коротко желали мне покоиться с миром, другие бормотали какие-то молитвы, третьи просто стояли молча. Короче, тоска зеленая… однако кое-кто, подошедший одним из последних, сумел немного всколыхнуть царившую в моей душе скуку. Вот уж не думал, что этому алкашу хватит топлива, чтобы так далеко от «наливайки» отойти…
— Ну вот, Юрочка, и свиделись, — с плохо скрытым злорадством прошепелявил над моим ухом отец.
Судя по тому, как заплетался у него язык, он успел уже принять на грудь. А появившиеся в речи дефекты и посвистывания яснее ясного дали мне понять, что зубы после нашей последней встречи он так и не вставил. Хотя я матушке на его лечение деньги переводил… Выходит, он и их пропил, падла.
— Ты всегда был мелким и заносчивым говнюком, — продолжал шипеть рядом с гробом папаша, — им же и помер. Сколько я тебя не воспитывал, ты все равно оставался неисправимым. Надо было почаще тебя в детстве пороть, да ведь жалел, змееныша. И чем ты мне отплатил за все, что я для вас с твоей маманей сделал?! Нахлобучил, да? Так ты с папкой родным обошелся? Ну вот тебя справедливость и настигла! Я-то вот он, живехонек! А вот ты, поганец, считающий себя лучше остальных и не уважающий отца, на поклон к боженьке отправился…
Ух-х, как же меня передернуло от этих его откровений. Злобный, мелочный пьяница, зацикленный на собственной обиде. Каким причудливым образом в его голове уживались такие противоречивые по своей сути мысли? Значит, меня и мать колотить в прошлом он мог сколько душе угодно, но стоило разок двинуть ему, так эта скотина изволила оскорбиться! Господи, к тебе взываю! Дай мне сил, чтобы последний раз засветить по ненавистной пьяной морде кулаком! Позволь показать при всем честном народе, что я на самом деле думаю об этом гнилом пропойце! Ты уже спас меня от попадания в печь, так яви же последнее чудо! Разве я многого прошу?!
Да, это было бы очень эффектно. Так и представляю степень ошеломления свидетелей, которые увидят, как я звездану папаше по хлеборезке! Но как бы я не силился напрячься, мое тело не отзывалось. По крайней мере, мне так казалось…
— Ы-ы-ы, сука, ты чего?! — тембр голоса у отца внезапно изменился, а дыхание участилось, словно он увидел нечто крайне пугающее. — Лежи! Лежи! Не вздумай вставать! Не ходи за мной! Не ходи-и-и! Изы-ы-ыди!
Грянувший после этого переполох был значительно веселее, чем все предыдущие события. Не знаю, словил ли мой родитель «белочку» или у меня в самом деле получилось шевельнуться, поскольку сам я не почувствовал вообще ничего. Но очень хотелось верить, что мне удастся еще вернуться к жизни. Хотя безмолвствующий дар не прибавлял оптимизма.
Ну а пока я мог просто насладиться шумной суматохой, которую породил папаша. Он бегал и дико орал, повторяя только «Спаси и сохрани!» А остальные участники похорон за ним устроили целую охоту, пытаясь поймать и обездвижить. Женщины верещали, мужчины призывали к порядку, что-то постоянно падало и гремело, чей-то утробный голос ревел: «УБЕРИТЕ СМУТЬЯНА ИЗ ОБИТЕЛИ БОЖЬЕЙ!»
Если б я мог, то, клянусь, ржал бы во всю глотку. Но ничто не длится вечно, и перепившего папаню все же вывели из храма, ну или где я там сейчас находился. На этой веселой ноте, собственно, прощание и окончилось. Затем, насколько я мог судить, мой гроб накрыли крышкой, отрезая от меня дневной свет, а потом куда-то понесли.
После была длительная поездка, рокот двигателя, шум автострады, а через некоторое время они сменились тишиной и умиротворением зимнего кладбища. И вот уже тут состоялась самая помпезная часть моих проводов в царство мертвых. Гремел оркестр, звучали прощальные речи официальных лиц, бахали ружья почетного караула. Уж не знаю, показалось мне, или я в самом деле слышал кого-то удивительно похожего на нашего президента? Да не, наверное, померещилось. Сколько раз я был на похоронах сослуживцев, никогда его не встречал.
