он к небу, но полз по земле…»[409]
Столь же основательно и глубоко Варсонофий анализирует творчество еще одного великого русского поэта — М. Ю. Лермонтова.
Лермонтову был дан великий дар Божий, и он мог бы быть даже святым, если бы по-настоящему возлюбил Бога и строго следовал его учению. «Ученость без Бога ничего не стоит, и даже талант, не направленный на угождение Божие, не имеет никакой цены»[410]. В своих беседах Варсонофий неоднократно отмечает, что некоторые стихотворения поэта, например «Молитва» (1839), были тесно связаны с Иисусовой молитвой, силу которой поэт чувствовал и понимал:
В минуту жизни трудную,
Теснится ль в сердце грусть:
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.
Есть сила благодатная
В созвучье слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.
С души как бремя скатится,
Сомненья далеко —
И верится, и плачется,
И так легко, легко…
Из этих строк видно, как восхищают Лермонтова слова молитвы, но именно восхищение красотой этих слов, их прелестью, их возвышенным настроем как бы выдает уязвимое место в творчестве поэта, поскольку он не понимает молитву как великий и непрестанный труд. Для него она сладость, непревзойденное удовольствие и наслаждение, и, «к сожалению, молитва не спасла Лермонтова, так как он ожидал от нее только восторгов, а труда молитвенного понести не хотел»[411].
В своих стихотворениях Лермонтов порой поднимается до самых великих высот духа, приближающих человека к Богу. Так, Варсонофий обращается еще к одному стихотворению поэта, «Ангел» (1831). Он вспоминает, как на одном из вечеров, когда он еще жил в миру, исполнение этого стихотворения, положенное на музыку, привело всех слушавших в глубочайшее душевное волнение, столь сильное, что один из гостей закрыл лицо руками и заплакал как ребенок, хотя его никогда до этого не видели плачущим. Воздействие этого стихотворения было столь сильным потому, что оно как бы вырвало людей из их обыденной повседневной жизни и приблизило к Богу.
Среди многих деятелей литературы и искусства Варсонофий выделял личность Николая Васильевича Гоголя, который, по его мнению, был образцом истинно православного художника и писателя. Так, в одной из своих бесед он дает следующую характеристику: «Наш великий писатель Гоголь переродился духовно под влиянием бесед со старцем Макарием, которые происходили в этой самой келье. Великий произошел в нем перелом. Как натура цельная, не разорванная, он не был способен на компромисс. Поняв, что нельзя жить так, как он жил раньше, он без оглядки повернул ко Христу и устремился к Горнему Иерусалиму. Из Рима и святых мест, которые он посетил, он писал друзьям своим, и письма эти составили целую книгу, за которую современники осудили его. Гоголь еще не начал жить во Христе, он только пожелал этой жизни, и уже мир, враждебный Христу, воздвиг гонение против него и вынес ему жестокий приговор, признав его полусумасшедшим.
В то время как в России разная литературная мелочь вроде Чернышевского и Ко выражала свое сожаление о погибели гения Гоголя, такие великие умы, как историк германской и всеобщей литературы Шерр, оценили его иначе. Лютеранин, немец, не знакомый с русской жизнью и русской душою, Шерр выражает между прочим удивление тем, что в то время, когда гений Гоголя необычайно развился, кругозор его расширился и мысль устремилась в беспредельность, соотечественники не поняли его, а осудили»[412].
Гоголь много путешествовал и особенно любил бывать в таких европейских странах, как Италия, Германия, Франция. Естественно, он встречался с самыми разными людьми — писателями, художниками, композиторами, богословами, монахами — и вел с ними довольно серьезные беседы, поскольку искал ответы на мучившие его вопросы: как должен жить человек на этом свете, как он должен вести себя с другими людьми, чем должен заниматься, каков смысл его жизни и деятельности, какие цели необходимо ставить перед собой и т. д.
И совсем не случайно старец Варсонофий подробным образом излагает поиски Гоголем истины и правды, праведного пути, чтобы осуществить свое предназначение на земле и чтобы в конечном счете найти спасение. Он приводит пример беседы Гоголя с одним знакомым итальянским художником. Однажды, к своему удивлению, писатель застал того за чтением Псалтири. На удивленный вопрос Гоголя, зачем он читает Псалтирь, художник ответил вопросом на вопрос: а что, Гоголь читает светских писателей? Гоголь ответил, что он, действительно, читает светских писателей: Данте, Шекспира, и это доставляет ему эстетическое наслаждение. В связи с этим художник пояснил: «ты восторгаешься светскими писателями, а Псалтирь есть высшее художественное произведение, которое когда-либо слышало человечество. Это произведение не людей, но Духа Святаго. Понять его вполне нашим слабым умом невозможно, оно недоступно даже Ангелам»[413].
Далее Варсонофий продолжает рассуждение о важности чтения Псалтири, раскрывая недосягаемую высоту и глубину этого религиозно-духовного творения: «Можно больше сказать: даже в будущем веке, когда будет только два мира — добрых и злых духов, некоторое в Псалтири будет недостижимо. Надо читать ее на церковнославянском языке, так как он сильнее действует на душу. В настоящее время очень немногие читают Псалтирь, другие же думают, что читать ее можно только людям отсталым, необразованным. Чтобы наслаждаться Псалтирью, надо иметь высокую, чуткую ко всему прекрасному душу»[414]. Варсонофий приводит пример с русским художником А. Ивановым, написавшим знаменитую картину «Явление Христа народу», который постоянно читал Псалтирь, чтобы черпать силы для художественного творчества.
Преподобный Варсонофий специально прослеживает поиски Гоголем истинного пути, чтобы показать, что путь к Богу никогда ни у одного человека не был простым и прямым. Сколько лет Гоголь потратил на то, чтобы найти этот путь! И только благодаря тому, что его друг, историк М. Погодин, хорошо знавший Гоголя и его мучительные поиски праведного пути, направил его в Оптину Пустынь к старцу Макарию. Эта встреча с преподобным Макарием дала ответ на все мучившие писателя вопросы и вывела его на праведный путь: «И Гоголь переродился. Он сам говорил: «Вошел я к Старцу одним, вышел другим»[415].
Варсонофий, упрекая писателей, поэтов и художников в излишней привязанности ко всему земному, одновременно отмечает их неудовлетворенность этим земным, и в ряде своих бесед он обнажает эту неудовлетворенность, в частности в беседах о Тургеневе, которого он уважал как выдающегося писателя. Варсонофий с сожалением отмечает, что если в молодости Тургенев был глубоко верующим человеком и посещал святые места, в том числе и Оптину Пустынь, восхищаясь красотой этой обители, то в
