Коря себя за предательские мысли, я заметила, что рядом с отцом Долли Ролло выглядел каким-то женственным; все у него было мельче – и черты, и фигура. И глаза его казались большими, только когда он носил очки; что до Короля, у него были длинные миндалевидные глаза, щурившиеся от неприязни только при виде меня.
– Если очень хочется что-то съесть, ешь, – сказала я жене Короля, которая стояла и молча слушала разговор двух мужчин. Она не ответила, и тогда я громко повторила: – Слышишь? Беременных тянет на всякое. Надо слушать свой организм, – они с Королем взглянули на меня, но она по-прежнему молчала, и я продолжила; мои слова усиливали тишину. – На Сицилии считается, что чего бы ни хотелось беременной женщине, надо во всем себе потакать. Если не потакать своим желаниям, ребенок может родиться с уродствами именно из-за недостатка той или иной пищи. Например, если женщина учуяла запах жареной рыбы от соседки и ей захотелось рыбы, но она не попросила соседку поделиться, ребенок родится покрытым чешуей. Если чего-то хочется, надо попросить.
Но просить можно только еду, не людей, подумала я. Ты не спрашивала меня, можно ли забрать моего мужа. А если бы спросила, я бы ни за что не стала им делиться.
Жена Короля взяла что хотела, но не спрашивала разрешения, как положено на Сицилии. А мне хотелось верить, что главный ущерб мне нанесла эта кража, провернутая ею исподтишка, а не уход Короля и его презрение, которое он, похоже, по-прежнему ко мне испытывал. Я замолчала и почувствовала, что беременность, вероятно, была не самой подходящей темой для вежливой беседы. Я также вспомнила, как всегда ожесточалось лицо Короля, когда я начинала говорить об Италии, и почувствовала, как заливаюсь краской. Я не могла заставить себя взглянуть на него, не хотела смотреть на его поджатые губы и в потемневшие ледяные глаза.
– Я тоже слышала такую примету, – сказала Вита и легонько похлопала меня по спине. – Дельный совет, Сандей. Ты же сама соблюдала это правило, когда носила нашу красавицу Долли?
Мне понравилось, что она сказала «нашу красавицу» в присутствии Короля, будто тот не мог претендовать на Долли и не имел к ней никакого отношения, а был лишь сторонним наблюдателем. Когда я носила Долли, мое поведение и поступки не всегда от меня зависели. Иногда я казалась себе машиной, которой управлял сидевший внутри маленький человечек. Когда я думала об этом, беременность становилась сносной, даже приятной. Будто кто-то выключал машину, для работы которой требовалось огромное, невероятное количество энергии. Люди, действующие инстинктивно, не хранят в голове огромную библиотеку информации и в присутствии других людей не концентрируются, как на важном экзамене. Им не нужно часто замыкаться в себе или выключать весь свет, чтобы отдохнуть. Иногда я даже с выключенным светом не могу успокоиться.
Жена Короля смотрела на Виту подозрительно, в защитном жесте сложив на круглом животе руки в белых перчатках. Вторая жена, Короля, само собой, была одета правильно; перчатки без единого пятнышка, шляпа красиво украшена живыми цветами. Но все остальные улыбались Вите. Вита была хорошей подругой; мой муж никогда так за меня не заступался. Король никогда не помогал мне с беседой, как она помогла сейчас. В первый год после нашей встречи он смеялся над всеми моими репликами, а потом просто морщился и поджимал губы в тонкую жесткую линию, словно надеялся, что его собственное молчание заставит замолчать и меня.
– Да, – честно ответила я.
Хотя, пока я была беременна, мне больше всего хотелось Короля. А Король мне не принадлежал – ни тогда, ни сейчас. Жена Короля смотрела на него, она взяла его за руку, но он неотрывно смотрел на Виту. Та улыбалась сияющей холодной улыбкой, которую приберегала для новых знакомых; эта улыбка ее особенно красила. Я не хотела держать Короля за руку, как держала сейчас его жена, – нет, больше никогда. Я уже ходила с круглым животом и отупевшей головой; я уже жила ради кратких проблесков его ласки.
– Слышал, и вам скоро будет чем заняться? – спросил Ролло. Он деликатно намекал на только что услышанный факт: не мог прямо заявить, что беременность заметна, и не желал называть вещи своими именами. Ролло был эталоном соблюдения приличий и условностей; он бы очень понравился Эдит Огилви. – Поздравляю, – добавил он.
Поздравляю – ситуаций, в которых применимо это слово, слишком много, и я не могу использовать его в беседе, потому что для этого требуется подробная предварительная информация и существенный анализ. Люди, кажется, рады, когда это слово употребляется в нужном контексте, но для этого необходимо понимать их самые потаенные желания. Как понять, желанен ли результат, с которым вы кого-то поздравляете? Что, если человек стыдится определенных изменений, а вы своими поздравлениями привлечете к ним излишнее внимание? Невозможно знать невысказанные желания другого человека или, напротив, угадать, чего он больше всего боится.
Ролло поднял бокал, и мы все посмотрели на жену Короля; та вяло подняла свой бокал. Внешность у нее была миловидная, аккуратная и скучноватая – сияющая кожа, квадратные белые зубы. Думаю, от нее всегда пахло мылом и свежевыстиранным бельем. Родит она естественным путем, не пикнув, и уже через несколько секунд после рождения ребенка снова станет прежней; по крайней мере, именно этого хотел бы Король. Этого он ждал и от меня. Второй жене не пригодится команда медсестер с цепкими пальцами, чтобы те держали ее под флуоресцентными лампами, как когда-то держали меня. Чтобы вы себе не навредили, сказали они потом, когда увидели, как я осматриваю оставленные ими синяки.
Я представила новую жену в тихой, мягко освещенной палате; вот ей вручают малыша, туго спеленатого, похожего на пчелу. Я понадеялась, что новая жена сразу узнает его маленькое личико, как я когда-то узнала Долли. Сразу поймет: это же ты! И где ты был все это время? Я ждала тебя целую вечность. Я понадеялась, что Король будет часто брать малыша на руки, ведь Долли он совсем не брал, и теплая доверчивая тяжесть второго ребенка разбудит в нем такую нежность, что молодой жене тоже хватит. Я пожелала ей узнать того Короля, в существование которого я сама когда-то истово верила, но каким он никогда не был.
Ролло и Король увлеклись обсуждением каких-то специфических сельскохозяйственных методов. Ролло говорил что-то вроде: «Ну разумеется, лошадей нельзя подпускать к пашне». На что Король отвечал цитатой из своего дяди, опровергавшей эту теорию, а затем рекомендовал другой подход к возделыванию земли. Ролло же в деталях
