— Чего? — проворчал тот.
Но Эллери подошел к другу и что-то шепотом на ухо объяснил. Энджел закивал. Затем, бросив на всех воинственный взгляд, распахнул дверь и исчез. Эллери, который, как можно было подумать, особенно пекся о двери, подошел и вновь ее закрыл.
Не проронив ни слова, он вернулся к столу, раскрыл сумку и стал доставать оттуда разные предметы. Это были реальные вещи, находившиеся в комнате в момент преступления, те самые, что забрал отсюда Де Йонг после первого обследования. В это время послышался шум мотора. Занавески на окнах были опущены, поэтому видеть, что происходит на улице, никто не мог, но все знали, что это Билл Энджел едет с таинственным поручением в Трентон, и тревожно переглядывались. Машина у Билла, очевидно, никак не заводилась. Мотор ревел довольно долго, и потому, когда Эллери начал говорить, присутствующим пришлось нагнуться в его сторону. Как-то вдруг совсем стемнело, и лампа оказалась очень кстати.
— Ну вот, — начал Эллери, поставив последний предмет на свое место. Лампа хорошо освещала его высокую фигуру. — Мизансцена готова. Как видите, костюмы Гимбола на вешалке; письменный набор для Билла Энджела в оберточной бумаге на каминной доске; пустая тарелка снова на столе около лампы. Не хватает только тела жертвы. Но это, надеюсь, восстановит ваше воображение.
Он показал рукой за спину; все послушно уставились на то место за столом, куда он указывал, и, хотя ничего, кроме бежевого ковра, там не было, каждый живо представил себе на нем распростертое тело.
— Теперь позвольте напомнить вам, — оживленно продолжал Эллери с блестящими от света настольной лампы глазами, — события, предшествующие тому, что случилось в тот день, 1 июня. Эта реконструкция поможет вам понять все, что произошло. Я составил последовательную схему, пусть не идеально точную, но приблизительно верно размечающую время каждого отдельного события, что достаточно для нашей цели.
Сенатор Фруэ попытался его перебить, но сначала ему пришлось облизать пересохшие губы.
— Какова бы ни была эта цель, — наконец выговорил он, — на мой взгляд, это самая возмутительная...
— Сейчас слово джентльмену с Восемьдесят седьмой улицы, сенатор, — перебил его Эллери. — Буду вам премного благодарен, если вы помолчите, как, впрочем, и все остальные. Потом у вас будет неограниченная возможность говорить, сколько душе угодно.
— Помолчи, Саймон, — живой стороной губ произнес Джаспер Борден.
— Благодарю, мистер Борден. — Эллери помахал пальцем. — Итак, представьте. Сейчас субботний день 1 июня. На улице дождь — проливной ливень. Струи дождя стекают по стеклам. В этой хижине никого нет. Еще светло, лампа не горит, пакета на каминной доске еще нет. Двери закрыты.
Кто-то судорожно перевел дыхание. Эллери продолжал говорить быстро и безжалостно:
— Пять часов. Джозеф Кент Гимбол в Нью-Йорке, в своем офисе. Он приехал из Филадельфии на старом «паккарде», по всей видимости не останавливаясь здесь, иначе оставил бы «паккард» и поехал бы в Нью-Йорк на «линкольне». Тот факт, что на дорожке к задней двери был найден «паккард», свидетельствует о том, что это была та самая машина, на которой он приехал.
Дальше. Он уже отправил две телеграммы: одну — Биллу Энджелу, вторую — Андреа. Обе слово в слово повторяют друг друга, Гимбол просит их о встрече в этом месте в девять вечера и дает подробное описание, как доехать до хижины Днем он продублировал телеграмму, позвонив Биллу в его офис в Филадельфии и еще раз настоятельно попросив его приехать вечером на свидание.
А что делает он в пять? Выходит из офиса, идет к «паккарду», который оставил где-то неподалеку, и едет к Голландскому тоннелю, чтобы направиться в Трентон. В его машине кейс с образцами бижутерии, которой он якобы торгует в качестве Джозефа Уилсона, и завернутый в оберточную бумагу подарок шурину на день рождения, который он приобрел в «Ванамейкере» в Филадельфии еще накануне. В эту хижину он приезжает в семь по дорожке, ведущей к задней двери. Дождь еще не кончился. Но вскоре он перестанет. А между тем дождь смыл все предыдущие следы ног и шин, оставив, так сказать, девственную почву.
Сенатор Фруэ пробурчал что-то вроде «бабьи сказки», но тут же прикусил язык под взглядом старого миллионера.
— Помолчите, сенатор, — оборвала его Элла Эмити. — Здесь не конгресс, забыли? Эллери, продолжайте. У меня мороз по коже от вашего рассказа.
— И вот Гимбол в этой хижине, — холодно, как ни в чем не бывало, произнес Эллери. — Он бродит по комнате, кладет подарок на каминную доску, смотрит в окно, изучая небо. Видит, что оно проясняется. Ему надо как-то отвлечься от тяжелых мыслей по поводу предстоящей исповеди. Он выходит из дома через заднюю дверь и шагает по тропинке к лодочному сараю, оставляя следы в подсыхающей грязи. Выводит свою моторную лодку и спускается вниз по Делавэру, чтобы успокоить разгулявшиеся нервишки. Время семь пятнадцать.
Все сидящие, подавшись вперед, вцепились в сиденья, а кто стоял — в спинки стульев.
— До этого момента я описывал то, что могло происходить, — продолжил Эллери, — потому что речь шла о человеке уже мертвом и давно погребенном. Переходим к живым. Андреа, тут мне нужна ваша помощь. Сейчас восемь часов, вы только что подъехали к хижине и остановили «кадиллак», взятый у мистера Джоунса, на главной дорожке, передом в сторону Кэмдена. Разыграйте, будьте добры, сцену вашего появления в доме.
Андреа, не говоря ни слова, встала и пошла к двери. Она была бледна как мрамор, отчего ее юное лицо напоминало призрак.
— Выйти на улицу?
— Нет-нет. Просто вы только что открыли дверь. Представьте, что она открыта.
— Лампа, — прошептала Андреа, — не горела.
Эллери сделал движение, и комната погрузилась во мрак. Голос его во тьме словно дематериализовался, отчего у всех пробежал мороз по коже.
— Правда, так темно еще не было. Из дверного проема света было достаточно. Продолжайте, Андреа!
Они услышали, как она медленно идет к столу.
— Я заглянула внутрь. В комнате никого не было. Мне все было видно, хотя уже стало темнеть. Я подошла к столу и включила лампу. Вот так.
Загорелся свет. Все увидели, что она стоит у стола, лицо повернуто в сторону, рука на цепочке выключателя под абажуром. Потом рука упала. Андреа отступила на шаг, оглядела камин, вешалку, обшарпанные стены. Затем повернулась и пошла к двери.
— Вот и все, что я сделала тогда, — снова шепотом сообщила девушка.
— Конец первой сцены. Спасибо, можете сесть.
Она послушно села.
— Андреа понимает, что приехала на час раньше, поэтому выходит, садится в родстер и едет в сторону Кэмдена, может, до Утиного острова, потому что, по ее показаниям, она отсутствовала целый час. А преступница здесь появляется в восемь пятнадцать.
Эллери сделал паузу, и молчание стало невыносимым. Лица присутствующих окаменели, напоминая своими чертами замысловатые скалы вулканического происхождения. Ночь, мрачная комната с низко нависшим потолком, странные звуки с улицы — все усиливало тягостное напряжение.
