Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
— Что это за дом? — спросил Олег Петрович.
— Это дом моих родителей. Мне предлагают квартиру в кирпичном доме в центре, но Фима Лебединский не так глуп, чтобы согласиться на однокомнатную квартиру. У меня-то здесь две комнаты, я сам себе хозяин, ни соседей, никого, могу играть на трубе, когда захочу.
С яростным лаем пронеслась стая псов. Фима, взойдя на крыльцо, схватил палку и швырнул в свору собак, метко угодив облезлому серому псу по задним лапам. Тот жалобно заскулил, закрутился на месте.
— Я тебе покажу, как гадить у меня на крыльце! Никакого спасу от этих псов! Проходите в дом.
— Останься возле машины, — бросил Чернявский своему водителю.
Тот бы и сам остался. Заходить в хибару у водилы не было ни малейшего желания. Еще он боялся, что, отлучись от машины, появятся какие-нибудь бомжи, хулиганы, что-нибудь открутят, искорежат, испишут, поломают. А тачка на самом деле была очень дорогой, эксклюзивной, оборудованной по персональному заказу за океаном. И цвет кузова, и цвет салона, и колонки, и компьютер — все было подобрано по спецзаказу Олега Петровича Чернявского.
— Проходите в дом. Тут у меня не прибрано, черт с ним. Какое у вас ко мне дело? — ставя на стол, застланный белой бумагой, мокрые бутылки, вопросительно взглянул на гостя Ефим Лебединский.
Олег Петрович пробормотал что-то невнятное, шаря взглядом по стенам и углам убогого жилища руководителя духового оркестра. Кроме трех старых фотографий в крашеных рамочках, ни за что взгляд не зацепился. Календарь прошлого года с полуобнаженной, присыпанной песком белозубой красоткой, был засижен мухами. Да и с фотографий уже давным-давно не вытирали пыль.
Брезгливо поджав губы, Олег Петрович Чернявский сел на табурет. Руки у Фимы дрожали, он понимал, надо выпить как можно скорее, иначе разговор с московским гостем не сложится. И он быстро свернул пробку с бутылки.
— Пиво или водочка? С чего начнем? — вопросительно взглянул Фима на Чернявского.
— Как пожелаете, Ефим. Но я лучше выпью пива.
— Вот одноразовая посуда, — Фима поставил на белую бумагу стопку пластиковых стаканчиков. Затем ножом откупорил две бутылки пива, взял скользкую бутылку водки без этикетки, та осталась плавать в ванне под досками. Блестящими от возбуждения, немного выпуклыми лягушечьими глазами он взглянул на Чернявского. Тот отрицательно покачал головой, взял со стола бутылку с пивом.
— Ну смотрите. Мое дело предложить, ваше — отказаться или согласиться, как будет угодно, как понравится. У нас все так говорят: «Делай, как тебе понравится». За встречу, за знакомство.
Стакан дрожал в пальцах музыканта. Чернявский все это видел, ему было не по себе. Он уже пожалел, что притянулся в Витебск.
«Но за десять миллионов можно поехать не только в Витебск, за такие деньги я и в Антарктиду спрыгнул бы с парашютом, на Южный полюс. А этот конченый тип, который жадно пьет водку, еще цветочки по сравнению с отморозками, которых я знаю», — делая глоток прохладного пива, рассуждал Олег Петрович.
— Так какое у вас дело? — рукавом пиджака промокнув губы, спросил Фима, глаза его весело блестели, и, судя по всему, ему стало немного легче.
— Хорошее пиво, — сказал Олег Петрович, поставив на стол бутылку. — Мой приятель у вас, Ефим, картину приобрел, женщина там в белом платье нарисована, — слово «нарисована» он сказал специально, прикидываясь простачком.
— Ага, было дело, — подтвердил Фима, наливая себе еще половину пластикового стаканчика. — Помню, хороший человек, иностранец вроде бы.
— По визитке я вас и отыскал. За сколько он у вас эту картину купил, если, конечно, не коммерческая тайна?
— Да какая к черту тайна, за двести зеленых я ему отдал с легкой душой.
— Вы ее где взяли?
Фима выпил водку, подмигнул Олегу Петровичу:
— Я где взял? У родственничка свое кровное забрал.
— У родственничка?
И Ефим, уже разогретый водкой, принялся рассказывать про свою жизнь, вспоминая дедов: и того, который работал на железной дороге, и про того, который в тридцатые годы учился в витебском художественном техникуме, про их детей, племянников, двоюродных и троюродных братьев, перечисляя, кто и где живет. С особым рвением он говорил о родственниках, выехавших за пределы России и Беларуси, в общем, распинался как мог. Поток слов был настолько обильным, что Олег Петрович Чернявский даже тряхнул головой, словно пытался отогнать назойливую муху.
— Так вы говорите, дядя у вас в Москве живет?
— Конечно, дядя, он доктор, богат, как китайский император. Но хитрющий и скупой до невероятности. Для него сто долларов, как для меня три копейки, он врач-стоматолог. Живет в Москве, квартира шикарная, клиника своя, а жадина такая, что у него и снега зимой не выпросишь. Я к нему приехал и говорю, мол, дайте денег, у меня есть проект. А он мне и говорит: «Фима, какие к черту проекты в твоем возрасте? Ты на себя посмотри». А что на себя смотреть? Фима — не картина, его нечего рассматривать, его надо материально поддержать.
— И что, поддержал вас дядя?
— Да нет, какое там поддержал, будь он здоров сто лет! Я на него разозлился и говорю: ах, так!? И забрал свою картину — дедушкин портрет, снял со стены и забрал.
— А дядя что? — настороженно спросил Олег Петрович,
— Что дядя скажет? Родственничек-то дед больше мой, чем его, вот я и забрал портрет. А у него еще два портрета остались, братом моего деда написанные.
— Погодите, погодите, Ефим, какого деда портрет? На картине женщина нарисована.
— Да обыкновенного деда, самого что ни на есть. Не было до войны хорошей краски. Но это отдельная песня, сейчас я вам все расскажу, — и Фима принялся рассказывать о катаклизме, который случился с ним в дождливую ночь, как он обнаружил картинку под портретом передовика-железнодорожника.
Олег Петрович слушал раскрыв рот.
«Фантастика какая-то! — думал он про себя. — Не может быть! А что, если и два других оставшихся у московского родственника портрета — это запись по подлинникам Шагала? Тогда в моих руках может оказаться сразу три картины!»
Фима брызгал слюной, размахивал руками так бойко, что иногда Чернявскому казалось, Лебединский сметет уже подсохшие бутылки со стола и всю одноразовую посуду.
— Фима, извините, про дядю, пожалуйста, поподробнее.
И тут Ефима Лебединского осенило: как это так?
«Если я расскажу этому человеку про своего родственника, про Якова Наумовича Кучера, то тогда он прекрасно обойдется без меня».
— Стоп, — сказал Фима, выставив кулак перед лицом Олега Петровича. Затем от кулака отделился указательный палец с обгрызенным грязным ногтем. — Так не пойдет, так не договаривались! Про дядю я вам больше ничего не скажу.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
