Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
— Ма-ма-а-а-а!
Лизин крик вспышкой разорвал сон. Света резко села на кровати и ощутила тень влажного, тяжелого ужаса. Она осмотрелась по сторонам и с тревожной надеждой подумала: «Приснилось?» Наконец ее взгляд остановился и застыл на стене, затканной тенями веток.
В эту ночь полной луны тени были яркими и четкими до остроты. Они шевелились и будто вели свой разговор с помощью тайных знаков.
«Луна яркая! — машинально подумала женщина, все же прислушиваясь, пытаясь интуитивно понять, ощутить через стены состояние дочери. — Полнолуние. Это — полнолуние! Мне это просто приснилось. Или не приснилось? Может, это Лизочке что-то приснилось?»
Тени мягко двигались между лунными лучами, двигались так, будто они вовсе не имеют отношения к ночным кошмарам, но их четкие, резкие, контрастные очертания предательски выбалтывали наличие тайного гадкого умысла где-то в глубине всей этой ночи.
Света пододвинулась к краю кровати и опустила ноги на пол, машинально нащупывая тапочки. На кровати на половине мужа никого не было. И снова сердце ухнуло как-то слишком размашисто. И в этот самый миг снова взорвал сознание оглушающий, невыносимый крик Лизы.
Не приснилось!
— Лизонька, дочка! Ты где? — в смятении бормотала Света, пока как была, в легкой ночной рубашке, летела из комнаты в комнату, в прихожую, на веранду, на улицу. Лиза кричала где-то на улице.
Кажется, это где-то за углом, около сарая. Но как там оказалась девочка в это время?!
А Лизонька кричала и кричала. Только теперь было слышно еще и то, что она не одна, что кто-то пытается ее приструнить, унять, заткнуть ей рот. А девочка сопротивляется и зовет маму. И кричит. Кажется, от боли. Боже! Степан! В полнолуние он особенно безумен от водки.
— Лиза!!!
В ее босую ногу больно воткнулся какой-то корч, но на свою боль Света не обратила внимания.
— Лиза!!!
Руки как-то сами машинально вспомнили, что вот тут вот, около сарая, обычно стоит топор.
— Лиза!!!
С каким-то масляным, черным ужасом, растекающимся по телу и парализующим мышцы, она догадывалась, что происходит.
— Па-апа, — уже тихо всхлипывала маленькая Лиза, — не надо, не надо, мне очень больно!
Света со всего разбега немеющими руками бросила топор на черный загривок, лезвие опустилось аккурат на шею. Громадная фигура мужа в ослепительно белой под светом полной луны майке начала грузно оседать, неестественно разворачиваться и, наконец, с густым шлепком распласталось на земле. Искривленное болью, обидой и страхом лицо дочери было замазано кровью отца. Кровь медленно, но настойчиво растекалась по ее ночной рубашке, заливая задорные улыбающиеся ромашки.
И вдруг начало темнеть. Женщина было обрадовалась тому, что сейчас она отключится и больше не будет участницей этой жуткой сцены. Но сознание не отключалось; наоборот, в тело проник колючий холод, возбуждая и отрезвляя. При этом все вокруг стало еще и бурым, как будто подернулось красновато-коричневым туманом. Света безвольно выронила свое орудие мести, холодное топорище больно стукнуло по ноге. Света резко оглянулась на небо. Луна стала багровой.
— Может, я всего-навсего сошла с ума? Конечно! Это сон. Да, бред, но сон, только сон, правда? — спросила у бордовой луны женщина, но стоило ей в бесконечном отчаянии зажмурить глаза, как слух перехватил инициативу. Нудный звук тихого нытья обиды и унижения гремучей змеей заползал в сознание, вынуждая его бодрствовать, не позволяя отключиться от того, что происходит здесь и сейчас.
Лизонька, вдруг лишившись чувств, начала с тихим шорохом плавно опускаться на землю рядом с телом отца. «Нет, нет, он ничего не успел! С ней все будет хорошо, все будет хорошо!» — стучало в висках у матери. Маленькое тело наконец рухнуло, и сразу же где-то на краю сознания обезумевшая от шока женщина услышала еще одно, другое, не Лизино, приглушенное всхлипывание.
— Митя!.. — не своим голосом прохрипела женщина и автоматически, как будто заранее знала, где он находится и что с ним случилось, повернулась в сторону мальчика.
Мать видела, как обильные слезы, сверкая в красноватом полумраке, заливают расцарапанные щеки этого городского задиры, грозы всех соседских девчонок и мальчишек, как искажено отчаянием и страданием от беспомощности перед случившейся несправедливостью лицо ее десятилетнего сына.
— Он привязал меня, мам, — захлебываясь, как будто сплевывал вместе с солеными слезами непослушные слова, бубнил мальчик. — Я не мог, не мог вырваться. Мама, я не мог…
Митю колотило, язык не слушался, но он все говорил и говорил, захлебываясь в слезах, как будто мысль долго пробивала дыру у него в голове и только теперь наконец вырвалась на волю.
— Он сказал, что я должен видеть, как быть мужчиной. Мама, я не мог вырваться. Он привязал меня, мама, я не мог вырваться. Я не хотел, мам, не хотел. Я сначала не верил, мам… Я не верил, что он. Я не знал. Лиза такая маленькая, мам! Он пьяный. Мама, он пьяный. Очень. Мама, мама, убей его! Он гад, он сволочь, мама, убей его! Лиза была такая маленькая! Убей его, мама! — хныкал без остановки обезумевший мальчик, привязанный к двери сарая толстой веревкой.
— Уже, хороший мой. Уже, — прошептала Света и, обхватив руками голову сына, мокрую от слез, прижала к своему круглому, уже громадному и очень упругому животу. Еще не родившийся ребенок мягко ткнул изнутри то ли ручкой, то ли ножкой в сторону брата.
— А с Лизой все будет хорошо, — добавила мать. — Потому что иначе не может быть, иначе — зачем это все тогда, если иначе?! Верь мне, мой хороший…
И тут же она почувствовала, как по ногам потекло что-то теплое. Сомлев, женщина начала сползать на землю под ноги сыну, плененному, психически истерзанному отцом, теперь уже — слава Господу! — мертвым.
Наконец сознание ее стало затухать. В последний миг она услышала, как мальчик что есть мочи заорал:
— Ма-ма-а-а-а!
* * *
— Предполагается, твою мать, что ты будешь работать, как профессионал!
— Не трогай, сука, мою мать! — Края верхней губы Оборотня в неприкрытом отвращении подтянулись к раздутым от негодования ноздрям. Парень весь покрылся бесформенными красными пятнами. Сначала они вспыхнули на его широкой мускулистой шее, от самого ворота узкой черной майки до подбородка, затем быстро расползлись по всему лицу и, казалось, даже пролезли под коротко стриженный белобрысый бобрик на затылке — до самой макушки.
— Ты, Шершнев, — психопат, поэтому профессионалом быть не можешь! Ты, черт возьми, реальный психопат!
Проигнорировав последний выпад Оборотня, Старший продолжал свои наставления. Он ничем не выдал свои эмоции, не изменилась ни его интонация, ни громкость голоса. Он стоял на своем, просвечивая Оборотня насквозь рентгеном своих темно-синих глаз, подчеркнутых тенями под длинными ресницами. Такие глаза больше подошли бы томной даме, но Старший тоже вполне умело пользовался магией своего взгляда — приручал детишек, обольщал женщин, сковывал волю даже самых дерзких мужчин.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
