пиршество затихло, в зале остались лишь слуги и самые загулявшиеся гости. Пашу забрал Ян, чуть ли не на руках занес в палатку. В пьяном угаре тот бредил, безостановочно сквернословя и сетуя на женскую природу. Он то плакал, то смеялся, размазывая по лицу и слезы, и сопли. Зареванного, измученного алкоголем, страдальца сгрузили на лежак. Оказавшись в горизонтальном положении, он перестал буянить и быстро уснул. Этой ночью Любава в палатке так и не появилась.
***
Утро для Паши началось в уже забытом, но до боли знакомом стиле: головная боль, сухость во рту и досаждающая громкостью беседа. Беседа Еремея и Любавы.
– Это твои вещи, ими пользовалась ты, они принадлежат тебе, – спокойно говорил волхв, – Мне они здесь ни к чему. Если хочешь уходить, то все забирай с собой.
– Мне тоже ничего вашего не нужно! – с каким-то страхом, будто храбрясь, выпалила Любава. Фраза звучала так, будто ее выучили, но не прочувствовали.
Паша не двинулся с места, решив притвориться спящим.
– Я тебе еще раз повторяю, забирай свои вещи и покинь наш стяг, – все тем же спокойным тоном говорил Еремей.
Судя по звуку, Любава все-таки начала собираться. Вернее уже собранные вещи она уложила в сумки.
– Здравствуйте, мир вашему дому!
Голос принадлежал Хотиславу, и Паша чуть было не выдал себя едва слышным стоном. Еремей, который, видимо, не ожидал этого визита, все же поздоровался в ответ.
– Это забирать? – обращаясь к Любаве, спросил гость палатки.
Та лишь кивнула в ответ и, не выдержав напряжения, покинула палатку, едва ли не ударившись в бегство. За ней, уже не так быстро, а скорее наслаждаясь моментом, выдвинулся вслед и Хотислав. Улыбаясь, он попрощался, соблюдая вежливость. Паша не удержался и открыл глаза, чтобы взглянуть на своего обидчика. Тот выглядел не просто довольным, казалось, что он счастлив, как ребенок, которому подарили самую желанную игрушку. Ведь простейшим действием, по крайней мере, без особых усилий, ему удалось задеть Еремея, заполучить способную и достаточно умелую травницу с большой, а главное дорогой поклажей, а так же утереть нос «посланцу богов».
Именно так называли Пашу, молва о его появлении ходила далеко за пределами столицы и окрестных деревень. Чем дальше от столицы, тем грознее рисовали облик Паши, тем величественнее были его подвиги и их значение. Вплоть до того, что он в одиночку извел всех разбойников, спас княжью дочь (которой, к слову, не существовало) и даже победил змея Горыныча, заранее, пока он еще не наведался. Зато в деревне и столице к Паше относились как к обыденному явлению, хотя бы потому, что не видели никаких его подвигов.
Осознав, что Любава утеряна безвозвратно, Паша бессильно замычал, перевернувшись на бок, спиной к входу. В течение дня его не трогали, будто переживая вместе с ним его потерю, впрочем, весь отряд был несколько деморализован, все-таки каждый привык к девушке, ее стряпне и милому голосу. К тому же, теперь вся условно женская работа ложилась на их плечи, в частности уборка собственного жилья, починка одежды и многое другое, чем так не любили заниматься Паша, Ян и их учителя.
Впрочем, учителя на себя домашних забот накладывать не стали, свалили все на учеников. Благо, что в походном жилище дел было куда меньше, чем в целом доме, а питались они в корчме. Вопреки ожиданиям волхва, спиртного Паша более не употреблял, ему хватило одной попойки, последствия которой он перенес без применения зелий.
Тренировался он теперь с новым усердием, не жалея сил. На поле он старался не отвлекаться на отряд Хотислава, который устраивал там едва ли не представления, демонстрируя свое мастерство. Старался Паша не замечать их с Любавой и в лагере, когда они прогуливались или сидели в корчме.
Хотислав был избран командиром отряда, который будет штурмовать черный замок. Молодой ведьмак с радостью принял бразды правления, к тому же ускорил выход из лагеря, так что уже через четыре дня после ужина в княжьем тереме, малое войско тихо снялось с лагеря.
Назначение Хотислава на должность предводителя Пашу не удивило и даже не разозлило. Он уже смирился, что этот амбициозный человек, говоря о своей силе и таланте, не бахвальствовал. С уважением к нему относились практически все представители отдельных формирований, даже Держигор, если не уважал Хотислава, то, по крайней мере, не считал слабаком. Еремей так же говорил о Хотиславе со спокойствием, отдавая должное его умениям. Таким образом, Паше пришлось смириться с тем, что восстание против обидчика не возможно до тех пор, пока он сам не станет пользоваться подобным авторитетом. Хоть он и задался подобной целью, где-то в глубине души лелея надежду на успех, он все же осознавал, что это было практически невыполнимой задачей.
После ухода Любавы, вслед за ней ушло и желание возвращаться домой, Паша изредка впадал в апатию, чувствуя себя подавленным, и бороться с этим было трудно. Особенно в пути, мерно покачиваясь в седле, когда ничего не оставалось, кроме как просто думать о несправедливости собственной судьбы. Он хотел отказаться от проведения обряда, а то и вовсе просто сложить голову в предстоящем походе. Хотя страх перед смертью все же был сильнее этого желания, даже когда его исполнение было так далеко.
Отряд Еремея двигался позади основного войска. Тихомир, не глядя на всю свою высокомерность, понимал, что волхв и его друзья имеют огромный опыт и немалую силу, поэтому назначил их на охрану тыла войска, одно из самых слабых мест. В распоряжение волхва Тихомир отдал полсотни пехотинцев и два десятка лучников.
К пехотинцам в качестве начальника Еремей назначил Белогора, Яна и Павла же поставил над лучниками, чтобы те практиковались в командовании. Всего же выделенные Хотиславу силы насчитывали около пятисот пеших копейщиков и сотни лучников, а так же отряд кавалеристов разведчиков. Такая большая армия по местным дорогам передвигались с малой скоростью, так как последнюю неделю лили дожди, усиливаясь по мере приближения к цели.
На стоянках Ян и Паша занимались подробным знакомством с подчиненными и, заодно, перенимали навык стрельбы из лука. Правда, пострелять удавалось редко, так как практически круглосуточно лил дождь, а оружие строго запрещалось мочить. Однако, уже через неделю похода Паша сносно натягивал тетиву и с пяти шагов поражал стрелой деревья, толщиной с обычного человека. Однако боевой лук стоил немалых денег, которых у Паши не было. Впрочем, необходимости в этом оружии Паша не ощущал.
Когда дожди перестали иметь хоть чем-то объяснимый характер, низвергая на землю потоки небесной воды, что никак
