так, тупо таращась на дверь, пока не отпускало.
Где-то через неделю после визита в лавку Верховный-таки поймал Ынбёль.
Дождавшись, когда та спрыгнет из окна, он пустил по земле корни, которые крепко обхватили её лодыжки. Едва не вывернули кости, но удержались.
— Круто, да? Джеб экспериментирует с охранной системой. Мы настроили её против тебя.
Надо было бросить горшок с розмарином не в голову Джебедайя, а на какую-нибудь драгоценную грядку. Жестокость в лучшем её проявлении.
Ынбёль даже взгляда не подняла. Она знала, что Крис не единственный, кто будет виноват в смерти её парня, но к нему она чувствовала только злость. Очень много злости. Будь хоть малейший шанс, что в драке она сможет победить самого опытного мага ковена, Ынбёль бы уже швырялась в него всеми заклинаниями, что знала.
— Мне не нравится, что ты ходишь к нему, — предсказуемо начал Крис.
— Я ничего ему не сказала.
— А я этого и не боюсь. Он не покинет город без моего ведома.
— Тогда в чём дело?
— Ты мучаешь себя. Не той болью, которая сделает тебя сильнее. Ты себя ею разрушаешь.
— Не думаю, что это твоё дело.
— Не помню, чтобы задавал вопроса.
— Ты их видишь? — спросила Ынбёль. — Тех, кого мы убили? Они приходят к тебе?
Крис поднял глаза к окнам дома. И без слов Ынбёль поняла — оттуда на него кто-то смотрел. Вероятно, много кто, потому что взгляд Верховного долго блуждал от окна к окну.
— Наши жертвы не совсем умирают. То есть умирают — физически. Для этого мира. Но их душа… Она здесь не остаётся. Она трансформируется и переходит в другой мир. И когда это происходит — мы обретаем запас сил. Так что нет — не вижу. Кого угодно вижу, но не их.
От его слов должно было полегчать, но стало только больнее. Зато теперь Ынбёль точно знала, что должна сказать.
— То есть через… — пришлось напрячь все силы, чтобы сказать это вслух. — Через две недели я больше никогда не увижу Эллиота. Скольких бы мы ни убили, как бы прилежно я ни училась магии. Больше никогда?
— Тебе же будет легче.
— Ты ударил Перси, когда Эр-Джей из-за него сломал ноги. А сейчас сам пытаешься сломать ноги мне. — И Ынбёль вовсе не корни имела в виду.
Крис молчал, что-то решая для себя. Ынбёль чувствовала, что близка.
— Ты мог велеть напоить меня тем чаем, который мы дали моей матери. Но выбрал заклинание, которое я смогла остановить. Почему?
Крис не ответил. Только взмахнул рукой и зашагал обратно к дому.
Корни пропали.
Ынбёль бежала к дому Эллиота резвее обычного. Даже не заметила, как добралась до окна по дереву, и не сразу поняла, что Эллиот стонет под ней от боли — так крепко она его обнимала.
— На полу холодно, — заметил Эллиот, морщась.
— А мне жарко, — отозвалась Ынбёль и укусила парня за губу. Тот ответил с готовностью, но позже всё равно потребовал перебраться на матрас.
Когда солнце было уже в зените, Эллиот помял её ухо и спросил:
— Ты думала о том, что будет дальше?
Ынбёль даже не сумела попытаться понять, о чём шла речь.
— Нет, — соврала она. — Мне с тобой не хочется ни о чём думать.
— Но ты можешь думать о нас. О том, что будет дальше с нами.
Ынбёль нахмурилась и выпуталась из объятий. Вгляделась в лицо парня, ища там знаки понимания. Но не мог ведь Эллиот догадаться?..
— Я должен спросить у тебя кое-что очень смущающее, — сказал тем временем Эллиот.
— Тогда лучше не спрашивай.
— Ладно. А завуалированно можно?
— Попробуй.
— Если бы ведьмы приносили жертву, ты бы им подошла?
Ынбёль затошнило так резко, что она едва успела зажать рот рукой. Она вскочила и побежала к туалету. Желудок пульсировал не хуже сердца. Потолок менялся местами с полом.
Жертва. Ведьмы. Эллиот не должен говорить этих слов. Здесь их не существовало, не должно было существовать ещё целых две недели.
У них ещё было время.
Ынбёль давилась слезами, пытаясь выровнять дыхание. Тошнота отступила, но сил подняться не было.
Эллиот встревоженно мялся в проёме.
— Дай мне две минуты, — слабо попросила Ынбёль. — И зубную щётку.
— Может…
— Спасибо.
Эллиот нашёл ей запечатанную щётку и оставил одну. Ынбёль сползла на пол и подтянула колени к груди. Хотелось рыдать навзрыд. Хотелось убежать. Хотелось всё рассказать и велеть бежать вместе — так далеко, как только смогут. Две недели — это много. За две недели можно пересечь океан и обосноваться в другой стране. Двух недель вполне достаточно, чтобы спасти чью-то жизнь.
Но Эллиот Коди Моррисон должен быть принесён в жертву под Кровавой Луной. Это не изменить. Это не исправить. Ковен поймает его, если Эллиот решит сбежать, и следующие две недели он проведёт в каком-нибудь сыром подвале. Возможно с переломанными ногами и вывернутыми локтями. С костями, щедро забитыми стеклом — или без костей вовсе.
Эллиота нельзя было спасти.
— Соберись, — прошептала Ынбёль, зажмурившись. Её колотило. На позвонках копились холодные капли пота.
Если бы это было возможно — она бы завыла. Если бы это было возможно — она бы ушла с Эллиотом.
Но она могла лишь почистить зубы, умыть лицо и вернуться в комнату.
Атмосфера за это время поменялась. Эллиот включил тихую музыку, притащил обогреватель и зажёг гирлянды. Занавески были задернуты. Комната погрузилась в вечер, хотя на часах был лишь полдень.
— Надень это, — велел Эллиот, — ты запачкалась.
Ынбёль смущённо прикрыла рвотные разводы.
— Не знала, что ты такое носишь, — она приняла толстовку и, отвернувшись, быстро переоделась. Толстовка была ей великовата, но она пахла чудесными орехами — прямо как Эллиот.
— Не ношу, — подтвердил Эллиот, — если не болею.
— Думаешь, я болею? — слабо улыбнулась Ынбёль.
Эллиот лёг на матрас и вытянул руки вперед, раскрывая объятия. Ынбёль упала в них не задумываясь.
— Сначала странные идеи и разбухшее сердце. Теперь это, — Эллиот погладил её по влажным от пота волосам и натянул на голову капюшон. — Ты явно от чего-то страдаешь.
Ынбёль вжалась в плечо парня, пряча лицо.
— Я пугаю тебя? — спросил Эллиот. Ынбёль нервно хохотнула, что означало «это ты меня должен бояться», но для Эллиота звучало как «естественно». — Я делаю что-то, что тебе неприятно?
— Мне приятно даже то, как ты дышишь.
— Тогда… Дело в парнях? Ты давно о них ничего не рассказывала. И про Лекси тоже.
— Просто давай не говорить про ведьм, заклинания и всё такое прочее. Это портит мне настроение.
— Я думал, тебе это нравится.
— Нравится, — вынужденно согласилась
