хоровода остались одни.
Однако круг быстро распался, и девушки разделились на две половины. Пошли. Каждая в своей веренице — чет-нечет, чуть покачивая головами то вправо, то влево.
Сошлись лицом к лицу, положили руки друг дружке на плечи. Стянулись, как меха в гармошке, потом отошли на сколько можно назад. И всё в такт мелодии, плавно, слегка покачиваясь на крепких упругих ногах.
Зрители, позабыв о времени, с жадностью ловили их незамысловатые движения.
А мелодия снова плавно гнала напомаженных девиц по кругу, и вот они свились в бараний рог — виток слева от «молодых», виток справа, затем, не торопясь, чуть покачиваясь, развернулись в спираль и тут же плавно перешли в линию, двигаясь уже вереницей, наклоняя корпуса то в одну сторону, то в другую, и пожимая по ходу плечами — где парни, почему не идут?..
Николай с Ириной больше не испытывали неловкости, медленно поворачиваясь вслед за многоцветным вращением взявшихся за руки девчат и парней. Но вот они, словно очнувшись, подняли свободные руки и, благодарственно ими покачивая, двинулись из тут же раздавшегося перед ними круга. Все — и участники, и зрители — заулыбались, захлопали. Елена развязала кушак, скрепивший союз «молодых», протянула устроительнице праздничного действа, но та вручила его одним краем Ирине, другим — Николаю:
— Это вам на память!
Ирина светилась от счастья. Глаза ее горели, щеки пылали, она выпрямилась, вскинула голову — словно бы и ростом стала выше. Куда девалась угрюмая, разочарованная тусклой, беспросветной жизнью девчонка?
— А ведь это ты чудо сотворила! — сказал Виктор на ухо Елене.
— Не я — любовь… — тихо отозвалась Елена.
Обратно плыли на катере, разбившись на пары: Николай с Ириной, Виктор с Еленой.
Ирина ни минуты не могла усидеть на месте. Как только отошли от причала, она сразу же потянула Николая наружу, на воздух, на простор. Но даже прохладный вечерний ветерок ее не остудил.
Елена не узнавала племянницу. Не узнавала и радовалась — пусть хоть у нее будет немного праздника.
На обратный автобус в Лехнаволок ребята не спешили. На набережной каждый приник к Древу желания и нашептал в его огромное человеческое ухо, прилепленное к стволу, свои заветные мысли. Николай забрался даже на постамент рыбаков, забрасывающих в озеро сети, и, так же, как они, выпростав в броске руки, попросил Виктора запечатлеть его на фото. Потом они бродили по прилегающему к порту парку, поклонились Петру I, сфотографировались у девы с лирой, поели в открытом кафе шашлыков.
В поселок возвращались усталые, но довольные, перегруженные впечатлениями.
Елена потянула всех к себе на чай, но Николай с Ириной там долго не задержались — им не терпелось побыть вдвоем.
Поднялся из-за стола и Виктор, но Елена его удержала:
— Ты не останешься?
Виктор посмотрел в ее просящие глаза и не смог отказать.
— Если хочешь.
— Только сначала проводим ребят, ладно? — Елена взяла Виктора за руку.
— Пойдем.
46
Опалубку сбили часам к трем дня. Николай с Женькой только-только перекопали грунт. Вместе попили чаю, и Степан сразу вытащил из машины охотничье ружье.
— Если б ты знал, Витек, какая это радость: охота. Да еще с хорошей умной собакой, с отменным стволом.
Комлев держал в руках винтовку бережно, будто хрупкую елочную игрушку, крутил, ласково поглаживая гладкое цевье и вороненый ствол.
— Если б знал, как много на охоте зависит от ружья, — продолжал он. — На что — на что, а на снаряжение я никогда не скупился. Эту винтовочку купил еще в застойные времена. На весь Петрозаводск их тогда привезли что-то около пяти или семи единиц, опытные образцы. И мне неожиданно подфартило: досталась одна. По тем деньгам отвалил за нее — поверишь ли — рублей семьсот. При том, что тогда за такие деньги можно было купить, по крайней мере, два тяжелых мотоцикла. Но если речь шла о нужной вещи… Да я той же осенью на охоте набил столько, что с лихвой окупил и винтовку, и патроны в придачу. Такое ружье еще поискать!
Комлев все не мог налюбоваться своим ружьем. Тут и Юрка подоспел. Велосипед оставил дома, дорога все равно проходила через деревню.
— Ну что, едем? — спросил, уважительно глядя на Комлева, такого внушительного — с ружьем в руке, с ножом на поясе, с вышколенной собакой у ног.
— Конечно, — сдержанно кивнул Степан.
Выехали на его «Жигуленке». За магазином свернули на Суйсарь и минут за пятнадцать добрались до опушки леса. Съехали с трассы на грунтовку, еще через пару километров остановились и выбрались из машины.
Лес — влажный от только что прошедшего дождя, дремучий, густой — корни, стволы, ветви переплелись так, что без сноровки не поймешь, где тут осина, где лиственница, где сосна с елью. Кроны сомкнулись, — день, а темно, как поздним вечером. Под ногами — черный, как сажа, торф. В таком лесу только сказке рождаться. Треснет ли под ногой сухой валежник, в глубине леса залопочет что-то на непонятном языке залетная птица или сладкий аромат дикой розы въестся в ноздри — почувствуешь, что больше не сможешь спать спокойно, опьяненный этой волшебной сказкой.
И пока Комлев с Юркой и Финкой кружили по лесу, Резник бродил неподалеку, собирал грибы, ел ягоды, наслаждался свежестью и чистотой лесного воздуха.
Финка, казалось, сразу взяла след волчицы. Собака умная, опытная. На охоте никогда не позволяла себе постороннего. Даже будучи голодной, в первый черед несла добычу хозяину. А уж дичь или какого-либо другого зверя чуяла за версту. Замрет на трех лапах, поднявши одну из передних, навострит уши, — Степан тут же останавливается, глохнет, шарит глазами по кустам да по веточкам: где-то прячется охотничья радость.
Но сегодня не до забав: не на простой промысел с Финкой вышли — на терзающего округу матерого зверя. Хороша Финка: не сбивается с волчьей тропы, даже логово ее отыскала. Но хитра и волчица: запутала следы, заморочила своим преследователям головы, — как предчувствовала, что будут её искать.
Часа два напрасно пролазили по лесу горе-охотники. Волчицы
