Еще одним направлением реформы образования стало создание новых специальных учебных заведений, многие из которых размещались в Петербурге. Морская академия, основанная здесь в конце 1715 г., являлась дальнейшим развитием модели московской Школы математических и навигацких наук, существовавшей с 1701 г.801 На организацию же последней Петра вдохновило посещение Королевской математической школы при Госпитале Христа в Лондоне во время его визита в 1698 г. При открытии в Навигацкую школу было набрано 200 учащихся802. Морская академия в Петербурге, созданная по примеру морских школ в Тулоне и Бресте, обеспечивала будущим членам петровской служилой элиты более широкий спектр изучаемых предметов803. Помимо базового технического образования по типу московской Навигацкой школы, учащимся Морской академии преподавали также гражданское право, геральдику и другие «шляхетные науки». Сильный упор делали на иностранные языки: здесь можно было учить английский, французский, итальянский, немецкий, шведский, датский и латынь804. В описании Российской империи, созданном Иваном Кириловым в конце 1720-х гг., содержатся данные по составу учебных классов Морской академии. Из списка выясняется, что некоторые предметы преподавали только дворянским детям – а именно геометрию, тригонометрию, астрономию и географию, как и вышеупомянутые «шляхетные науки». По другим общим предметам, таким как рисование и танцы, распределение учеников было гораздо более равномерным, так как они, вероятно, считались полезными умениями для всех молодых людей. Единственными занятиями, на которых ученики недворянских социальных слоев численно превосходили дворян, были те, на которых учили грамоте805. Тот факт, что при обучении двух групп детей те или иные предметы преподавались в разном объеме, связан с социальными ролями, которые их ждали в будущем. Дворянам предстояло стать морскими офицерами, а остальные, скорее, поступали на государственную службу в качестве землемеров, осваивали какую-нибудь специальность, вроде архитектуры, или шли учителями в новые цифирные школы806.
Наряду с Морской академией в рассматриваемый период в Петербурге были созданы и другие специальные учебные заведения. Инженерная школа, основанная в 1719 г., и школа при Санкт-Петербургской Артиллерийской лаборатории, основанная в 1721 г., были связаны с аналогичными заведениями, созданными несколько ранее в Москве. Инженерная школа в Петербурге затем, в 1723 г., поглотила свой московский прототип807. Существовали также планы создания школ более низкого уровня для других социальных групп. «Регламент, или устав Главного магистрата», изданный в начале 1721 г. для нового органа городского управления, предписывал открывать школы в городах для обучения грамоте и счету808. Кроме того, Петр учредил школы при Адмиралтействе, чтобы учить грамоте и счету ремесленников разных профессий и матросов в целях повышения их производительности труда. «Регламент управления Адмиралтейства и верфи» 1722 г. предусматривал обучение сыновей адмиралтейских плотников и других ремесленников основам грамоты и геометрии809. Учителями в этих школах были, главным образом, духовные лица, хотя в перечень преподавательского состава, сделанный Священным синодом в 1722 г., входили также конторские служащие, отставные солдаты и даже дворовые люди. Они получали жалованье от властей, а учили по традиции – по Псалтыри, Часослову и азбуке810. В любом случае из-за ограниченных средств, образовательные планы часто оставались неосуществленными. Зато частные начинания, которые в этот период затевали некоторые видные деятели, оказывались несколько успешнее. Так, архиепископ Феофан Прокопович в 1721 г. учредил школу для сирот и других «недостаточных» детей различного социального происхождения в своем петербургском доме на Карповке. Школа пользовалась хорошей репутацией – Прокопович получил образование в Киево-Могилянской академии и написал букварь специально для своих учеников, – но закрылась вскоре после его смерти в 1736 г.811
В рассматриваемый период в России все чаще стали брать в учителя иностранцев. Обычай нанимать иноземных наставников входил в обыкновение среди московской верхушки к концу XVII столетия, но в начале XVIII в. он окончательно утвердился, причем тон задавала царская семья. Например при весьма сдержанном отношении царицы Прасковьи Федоровны к некоторым из реформ ее деверя на образование она смотрела иначе. Она позаботилась о том, чтобы три ее дочери – Екатерина, Анна и Прасковья – получили как традиционное образование, опирающееся на букварь, так и освоили новые предметы, в том числе иностранные языки (французский и немецкий) и танцы. Для этого она наняла вестфальца Дитриха Остермана, брата Генриха (Андрея Ивановича) Остермана – ведущего представителя петровской администрации, а также Этьена Рамбура, француза, учившего впоследствии дочерей Петра, Анну и Елизавету812. Княгиню Наталью Борисовну Долгорукую (урожденную Шереметеву) с братьями учила швейцарская гувернантка Мария Штауден, которую пригласили родственники Натальи813.
Несмотря на препятствия, стоявшие перед реформами образования, их воздействие на молодое поколение постепенно становилось заметным, особенно в овладении иностранными языками. В 1721 г. французский посол Жак де Кампредон заметил, как грациозна и очаровательна дочь Андрея Матвеева, Мария (будущая жена генерала А.И. Румянцева), в чем он увидел плоды хорошего воспитания814. Берхгольц так же отозвался о маленькой княжне Черкасской, прибавив, что она вполне могла быть воспитана во Франции815. Опыт службы за границей также мог повлиять на решения по поводу образования детей, как было в случае с графом Н.Ф. Головиным, хорошо говорившим по-английски и по-французски после службы на английском корабле с 1708 по 1716 г. Впоследствии он проследил за тем, чтобы его сыновей и дочерей, среди прочих предметов, обучили иностранным языкам816. Берхгольц несколько раз отмечал, что и мужчины, и женщины, принадлежащие к русской знати, хорошо владеют французским, немецким и итальянским, хотя не уточнил, насколько свободно они говорят817. Важность, придававшаяся изучению иностранных языков и практическому владению ими, как в официальном образовании, так и в дидактической литературе того времени, отражает их роль средства социального взаимодействия. К середине XVIII в. французский язык уже был обязателен среди русской элиты, как и при многих других европейских дворах818.
