бегство Каддха, с которым они дружили с самого первого дня в ОПУДР – художник вдруг, без всякой на то причины, начал истерично вопить и, безумно размахивая руками, в которых по-прежнему сжимал деньги, скрылся из виду.
Наконец, когда последний розовокожий уродец был уничтожен, а последний очаг возгорания – ликвидирован, Норс и Хигген получили возможность присоединиться к остальным солдатам отделения. Куря на ходу, Норс спустился вниз и, сразу оценив сложившуюся обстановку, занял огневую позицию за наспех устроенной баррикадой из мебели. Не найдя нигде Каддха, Норс тут же справился у Дортега о судьбе художника.
– Мы его потеряли, – ответ Дортега поразил в самое сердце. – Рийг окончательно спятил – он выбежал туда.
Норс проследил взглядом в указанном направлении. Там, на проезжей части Гирхолстрид, освещённые лунным светом и вспышками винтовочных выстрелов, ползали вызывающие и страх, и омерзение, и гнев одновременно отвратительные четвероногие существа, ещё недавно являвшиеся жителями Алклу. Только безумец мог отважиться на действия, которые предпринял Каддх.
К букету эмоций, обуревавших Норса, прибавилась скорбь по другу, который обрёк себя на ужасную смерть. Почему-то ему вспомнилась бутылка джина, находившаяся в вещмешке, и, отложив винтовку в сторону, Норс, в нарушение всех правил, отпил глоток. Он закашлялся и предложил хлебнуть Дортегу, которого не пришлось просить дважды. Их общение привлекло внимание Хиггена, следующего в цепочке; Норс мысленно попрощался с бутылкой.
Горечь, окончательно овладевшая им, направила и утвердила руку – первый же выстрел Норса поразил тварь, до которой было более массфута. Удачный выстрел, весьма меткий по его стандартам, сразу поднял настроение.
– За Айлестер! Смерть предателям! – К глубокому удивлению Норса, голос, который прокричал эти слова, принадлежал ему.
Глава
XXIX
– Встать! – Команда, прозвучавшая, казалось, в самом мозгу Ситуса Ллаеноха, принудила его вскочить, ударившись спросонья головой о низкий потолок. Небольшие экраны, укрытые за пуленепробиваемым стеклом, вспыхнули, демонстрируя очертания руны Ансуз, олицетворяющей мировой порядок. Освещённая таким образом крошечная камера, размерами и формой напоминавшая терцфутовый стеклянный куб, всеми шестью стенками сигнализировала Ллаеноху: порядок!
Он привык подчиняться этой и множеству других, на первый взгляд, не имеющих ни малейшего смысла, команд. Связанные с руническими знаками, они проникли уже в его подсознание; мышление существа, некогда являвшегося художником-кубистом, постепенно превращалось в цепь графических символов, заменивших то, что ранее было словами, ассоциативными связями и умозаключениями.
Ллаенох ничего не ел уже более недели – не потому, что объявил голодовку, а по причине куда более прозаичной: его тюремщики просто не считали необходимым задавать себе такой труд. Порой ему давали пить – воду пускали прямо через одно из многочисленных отверстий в потолке; в эти моменты он жадно подставлял губы, впитывая тёплую, отдающую хлором, воду, капля за каплей. Справлял нужду он таким же образом – через отверстия в полу. Это не составляло ни малейших затруднений, так как всю одежду и обувь у него отобрали. Ллаенох пребывал совершенно нагим перед своими, остававшимися невидимыми, мучителями, которые делегировали себе всю полноту власти над его существованием.
– Мы читаем твои мысли, Ллаенох, читаем их постоянно – и, в свою очередь, чтобы процесс обмена носил равноценный характер, диктуем тебе свои. Ты не сможешь выспаться, пока в твоей тупой башке остаётся хотя бы тень напоминания о грехе.
Голос принадлежал тому самому офицеру, что некогда, так и не сняв перчаток, своим волевым решением перечеркнул судьбу одарённому художнику-кубисту. Он не потрудился назвать своё звание – а Ллаенох не разбирался в армейских знаках различия, – имя и фамилию, так и оставшись безымянным, сокрытым мраком палачом.
– Помнишь своего приятеля, в чьих жилах текла кровь фоморов? Помнишь, как доносил на него, как умело выпытывал, пользуясь знаниями, полученными от нас, о волшебном искусстве? – Ехидный голос контрразведчика сейчас обвинял Ллаеноха в нарушении каких-то норм общественной морали, принятых в том, далёком мире, связь с которым давно и безнадёжно оборвалась. Обвинения звучали тем более возмутительно, если учесть, что именно обладатель этого голоса и приучил Ллаеноха к новым нормам, утверждая: только так тот сможет послужить своему народу, защищая соотечественников от неминуемого истребления.
– Мы научили тебя быть подлецом – в твоём ограниченном, извращённом понимании. На самом деле ты всегда был им, просто мы поставили эти, весьма сомнительные, таланты на службу обществу. – В этих словах, несомненно, содержалась правда – вывернутая наизнанку, сокрытая под мощным грузом лжи, – но всё-таки правда.
– Конечно, я говорю тебе правду. – Способность контрразведчика читать мысли не хуже фоморов просто поражала. – В том, что ты именуешь своим мозгом, остались лишь мысли, продиктованные нами. Ты отталкиваешься от одной моей фразы, чтобы натолкнуться на другую. Ты уже сошёл с ума, потому что я даже не говорю с тобой – тебе всё это кажется.
Потухшие было стенки куба вспыхнули, изображая руну Эйваз, символ защиты. Ллаенох знал, что в таких случаях нужно принимать коленопреклонённую позу, и тогда ему позволят сделать несколько глотков воды. Воды, настоящей воды, а не пота, который он иногда собирал ладонью на лбу или под мышками, чтобы потом слизать! Последним способом Ллаенох обманывал вкусовые рецепторы – распухший от жажды язык, ощутив присутствие солоноватой влаги, подавал сигнал о том, что жизнь в пустыне, именуемой ротовой полостью, всё ещё существует. Его самочувствие улучшалось, по крайней мере, ненадолго. А тут – настоящая вода!
Поначалу Ллаенох противился, но это было бесполезно – вместо воды на него начинал изливаться поток нечленораздельных звуков, чередующихся с требованиями причинить себе вред самым неприличным образом. В конце концов, он перестал сопротивляться и стал усваивать команды. Сейчас он стал на колени так быстро, как только возможно – и сверху, тихо журча, пошла вода! В свете руны Лагуз, обозначающей бурные реки и глубокие озёра, художник-кубист ловил языком каждую каплю, падающую из отверстия в плексигласе. Это было ни с чем не сравнимое удовольствие – пить, зная, что жажда побеждена, отступит, как фоморы, которых вскоре разобьют…
Вода остановилась и иссякла, совсем как в Писании. Ллаенох замер в надежде, что покорностью выпросит ещё.
– Мы выпустим тебя из тюрьмы, – неожиданно сообщил ему голос офицера военной контрразведки, – но ты не обретёшь свободу. Каждую секунду, каждое мгновение, в любом месте, куда бы ты ни пошёл, мы продолжим следить за тобой. У нас повсюду свои глаза и уши. Мы будем отдавать тебе приказы – через программы радиовещания, используя кодовые «рунные» слова, которые активируют в твоём мозгу условные цепочки. Получив такой сигнал, ты сможешь улавливать только ту информацию – звуки, следующие в определённом порядке в составе обычных слов, – которая предназначена для тебя..
Ллаенох
