– Знаешь, я, кажется, кое-что поняла, – вполголоса сказала Гарриет, обращаясь к Джему. Это уже вошло у них в привычку – как только дамы поднимались из-за стола, он молча усаживался рядом с ней на свободный стул, что позволяло ему, запустив руку под скатерть, ласкать ее, оставаясь при этом незамеченным.
Они были счастливы – оттого, что могут просто сидеть рядом и молчать. Естественно, они никогда не говорили об этом вслух, но от этого их счастье не становилось менее полным.
– Что? – лениво переспросил он. Скосив глаза, Джем наблюдал, как лорд Пенсикл сражается с мистером Нэшем в шахматы. Похоже, Пенсикл слегка переусердствовал, решив отдать должное великолепному портвейну лорда Стрейнджа: он делал ошибку за ошибкой, то, хватая совсем не те фигуры, какие следовало, то, просто бестолково двигая их подоске.
– Готова поспорить на что угодно, что своей репутацией твой дом обязан в первую очередь женщинам, которых ты сюда приглашаешь.
– Ну, это можно сказать о любом доме, – небрежно пожал плечами Джем.
– Ужасно несправедливо, что к женщинам общество относится с иными мерками, чем к мужчинам. То, что прощается мужчинам, ни в коем случае не простится женщине.
– Мир вообще устроен несправедливо. – Джем философски пожал плечами. – А репутация – штука достаточно эфемерная и к тому же тоже редко бывает справедливой. Почему, к примеру, герцогиня Бомон прославилась своими любовными похождениями, а бедную миссис Махоун, которой дарит серебряные шкатулочки мистер Эйвери, не пускают ни в один приличный дом?
– Ну... Джемма ведь сначала вышла замуж, а потом уже пустилась во все тяжкие и принялась крутить романы. – Гарриет тут же грудью встала на защиту подруги. – И к тому же это случилось только после того, как она застукала мужа с любовницей. А до этого ее можно было считать образцом добродетельной и верной жены.
– М-да... представляю, каково ей пришлось! – сочувственно покачал головой Джем.
– Еще бы! – с жаром воскликнула Гарриет, и с любопытством спросила: – А у тебя были любовницы? Я имею в виду – пока была жива Салли?
– Нет. Мне вполне хватало жены.
– О чем разговор, джентльмены? – поинтересовался лорд Пенсикл, оторвавшись от шахматной доски.
– Шах и мат! – торжествующе объявил его соперник. Пенсикл, фыркнув, с недовольным видом отодвинул от себя доску.
– Как ни взгляну на вас, вы двое постоянно о чем-то шепчетесь, – проворчал он.
Гарриет смерила его ледяным взглядом.
– Вообще-то, сэр, мы с лордом Стрейнджем обсуждаем любовниц.
– Только не уверяйте меня, юноша, что уже успели в столь нежном возрасте обзавестись возлюбленной! – издевательски хохотнул лорд Пенсикл. – Бьюсь об заклад, вы еще слишком молоды, чтобы высоко поднять свое копье!
Гарриет оцепенела.
Но прежде чем она успела ответить, на помощь уже пришел герцог Вилльерс.
– Кто бы говорил, Пенсикл! – резко сказал он. – Если я не ошибаюсь, это ведь ваша бывшая любовница жалуется направо и налево, что вы в этом отношении испытываете некоторые... хм... трудности. Возрастные проблемы, не так ли?
– Кстати, – вмешался Джем, – я как-то прочитал в журнале для джентльменов одно стихотворение, доставившее мне немало веселых минут. Правда, к вам, Пенсикл, оно не имеет никакого отношения. Хотя признайтесь, все эти анекдоты насчет пера, которое не пишет, потому как, мол, в чернильнице давно высохли чернила, довольно остроумны, не так ли?
Пенсикл недобро прищурился.
– Ну, насчет других не скажу, но что касается моего пера, то чернил в нем пока хватает, – вспылил он, наливаясь багровым румянцем. – И к тому же я окунаю свое, как вы выразились, перо в нужную чернильницу. Надеюсь, вы понимаете, на что я намекаю, Стрейндж?
Все застыли. На мгновение Гарриет показалось, что Джем, перегнувшись через стол, вцепится Пенсиклу в горло: все его большое тело напряглось как перед прыжком, лицо стало каменным, – но он лишь усмехнулся.
– Мы с герцогом Вилльерсом обучили юного Коупа всему, что требуется настоящему мужчине, включая и то, как следует вести себя с представительницами прекрасного пола. Возможно, вам тоже не помешало бы взять несколько уроков, хотя... сильно сомневаюсь, что мне или герцогу удалось бы вам помочь. Что же касается Гарри, то он, насколько мне известно, пользуется благосклонностью одной из Граций.
Что было чистейшей правдой. Китти, опечаленная известием о несчастье, постигшем бедняжку Коупа, пользовалась любым случаем, чтобы обласкать его: ходила за Гарриет хвостом, преданно заглядывала в глаза, – словом, вела себя как у ложа тяжелобольного.
– В данном случае я имел в виду отнюдь не склонности вашего юного друга Гарри, – резко отодвинувшись от стола, рявкнул Пенсикл. – Кстати, утром я уезжаю, Стрейндж. В вашем доме собирается довольно любопытное общество, но все имеет свои пределы, сэр!
– Конечно, конечно, – безмятежно улыбаясь, кивнул Джем. – Может быть, попросить дворецкого помочь вам собраться? К чему ждать утра? Подумайте об этом, Пенсикл. Зачем рисковать, верно? Одну партию в шахматы вы уже проиграли – можете проиграть и вторую. Или, что еще хуже, одной из юных леди, ожидающих нашего появления в гостиной, может прийти в голову воспользоваться вашим... хм... пером.
Пенсикл, отшвырнув некстати подвернувшийся стул, ринулся к двери.
К горлу Гарриет подступила дурнота. Какое-то время все молчали, потом разговоры возобновились, как будто ничего не произошло.
Заметив состояние Гарриет, Вилльерс перегнулся через стол.
– Не хотите прогуляться, Гарри? – спросил он, вставая из-за стола.
Гарриет, благодарно улыбнувшись, последовала его примеру. При этом она старательно избегала смотреть на Джема – хотя ей не слишком верилось, что это сможет положить конец сплетням.
– Мне нужно побольше ходить – во всяком случае, мой камердинер твердит об этом с утра до вечера, – с легким вздохом проговорил Вилльерс.
– Ну, сейчас вы, во всяком случае, выглядите намного лучше, чем пару недель назад, – заметила Гарриет. В коридоре толпились лакеи. Интересно, слышал ли кто-нибудь из них, как бушевал Пенсикл?
– Стараюсь, – улыбнулся Вилльерс.
Поуви почтительно укутал герцога в большое теплое пальто. Гарриет тоже оделась потеплее.
Они вышли за дверь и сразу окунулись в темноту. Ветра не была, под ногами похрустывал снег. Редкие снежинки, кружась в воздухе, сыпались им на шляпы, носы и щеки пощипывало морозцем.
Из окон Фонтхилла лился свет, растекаясь на снегу оранжево-красными лужами. Они молча дошли до ворот поместья и, не сговариваясь, остановились. Вилльерс привалился спиной к ограде.
– Проклятие, я превратился в настоящую развалину! – с виноватой улыбкой сказал он, стараясь отдышаться. Дыхание его было сиплым. – Просто несчастье какое-то!
